II. Гл-6. Полёты на перехват
Наличие лётчика-оператора в задней кабине было существенной особенностью Як-28П. В основном лётчиками-операторами летали выпускники УАЦ ДОСААФ. Были в свое время такие Учебные Авиационные Центры, в которых вместо срочной службы в армии за два года можно было стать лётчиком. Там осваивали Л-29 и МиГ-17. В дальнейшем выпускник этого УАЦ мог быть свободен, что говориться, «от обязательств». Кто-то вообще больше с авиацией не связывался. Кто-то шёл в гражданскую авиацию. Кто-то попадал в авиацию военную. Так, с появлением Як-28П, когда понадобились лётчики-операторы, военкоматы стали выпускникам УАЦ предлагать военную службу. Из младших лейтенантов запаса они быстро превращались в «настоящих» лейтенантов. Для них даже организовали заочное обучение в лётном училище. А ещё их почему-то называли «хунвейбинами»?! Многие из этих призывников в дальнейшем переходили в переднюю кабину и росли по карьерной лестнице. У меня был командир эскадрильи из таковых.
Шло время. Лётчики из УАЦ закончились. Надо было пополнять ряды лётчиков-операторов. Стали переводить в заднюю кабину лётчиков из передней в наказание за разные провинности. И даже с других типов. Кто-то с начальством не поладил. Кто-то чужую жену увёл и был скандал. Разные были поводы. Но и такого контингента не хватало. Полков Як-28П было по Союзу не мало. Тогда стали прибывающих молодых лётчиков из училищ, при переучивании, не мудрствуя лукаво, пополняя нужное количество операторов, просто назначать. Так случилось и с некоторыми из нас. Прибыло нас в полк из училищ в семьдесят седьмом году человек пятнадцать и когда стали вылетать самостоятельно, тем, кто оказался в «конце списка» объявили, что «возить» их дольше нет смысла, и в дальнейшем им придётся летать во второй кабине. Народ, конечно, начинал возмущаться, но это мало помогало. Из нашего «набора образца 1977 года», и армавирцев, и ставропольцев, троих посадили во вторую кабину и они уже в первую не вернулись. Один из них так и продолжал летать оператором, а двое позже ушли на вертолёты. В последние годы редко кто возвращался потом в переднюю кабину. Было это как «чёрная метка».
В эскадрилье каждый лётчик считался командиром экипажа, в который входили: лётчик, лётчик-оператор, техник самолёта, солдат-механик. И этому экипажу был приписан самолёт. Понятие экипажа было очень условным, скорее это была дань традиции. Собраться вместе так называемый экипаж мог только на некоторых построениях и на предварительной подготовке, когда накануне полётов лётчики проводили тренажи в кабинах самолётов в технической зоне. В остальное время мы не были никак связаны, лётчик не летал на «своём» самолёте. Из трёх, четырёх десятков самолётов, что были в полку, в очередных полётах участвовало десять – двенадцать самолётов и лётчик, выполняя в лётную смену два - три вылета, мог летать на любом из них. А вот с лётчиком-оператором мы действительно составляли экипаж. За исключением боевого дежурства, отпуска или болезни, в основном летали в экипаже. Молодым лётчикам прикрепляли опытных операторов, которые могли бы в полёте оказать помощь, подсказать, подстраховать.
Была еще одна особенность Як-28П – на нём можно было выполнять контрольные полёты с инструктором вместо «спарки», учебно-боевого самолёта. На спарке «вывозили» лётчиков при переучивании, а дальнейшие контрольные полёты, то ли после перерыва, то ли по новым видам подготовки зачастую выполнялись на боевом самолете. Инструктор занимал заднюю кабину вместо лётчика-оператора. Оборудование задней кабины было таким же, как и в передней, за исключение возможности запуска двигателей на земле, ну и некоторого оборудования, не жизненно важного для выполнения полёта. Вот только обзора вперёд из задней кабины не было вообще. Для инструктора в контрольных полетах это было и не обязательно, ведь в передней кабине сидел не новичок, а лётчик, уже летающий на Яке. Ну, как можно было удержаться и не попробовать себя и не взлететь и не посадить самолёт из задней кабины!? Конечно, не все лётчики могли этим похвастаться, некоторые даже и не пытались. Но опытные лётчики взлетали и садились из задней кабины не хуже, чем из передней.
Взлёт особой сложности не представлял, - направление выдерживали, ориентируясь по краям полосы. А вот посадка была посложнее. Сложность заключалась в выдерживании направления при выходе на полосу - приходилось при заходе на полосу идти только по приборам, а непосредственно выход на полосу и саму посадку выполнять, ориентируясь по «местности» и краям полосы, мотая головой то влево, то вправо. Даже снимали с головы ЗШ (Защитный Шлем). Конечно, лётчик в передней кабине мог в любой момент подстраховать. И всё равно такая посадка была определённым достижением.
Никто из нас, молодых лётчиков, не обзавёлся пока мотоциклами, но у многих наших чуть старших друзей мотоциклы были, и даже «Явы». Так что иногда мы выбирались компанией на мотоциклах то на Ханку искупаться, то просто на природу. Однажды поехали в Реттиховку за «импортом». Был такой знаменитый посёлок километрах в пятидесяти от Спасска, где можно было купить разного японского товара. Там была шахта, с которой отправляли бурый уголь в Японию, а оттуда получали разный импортный товар, сейчас сказали бы – бартер. Дорога идёт сплошь по сопкам в тайге, движения почти нет, дорога пыльная.
В посёлке находится приличный большой «стеклянный» магазин. Да, есть в нём разные импортные «шмотки», но меня ничего там не привлекло, кроме бутылки какого-то джина. Бутылка привлекла своим необычным гранёным видом, скорее похожа была она на большой флакон одеколона, и градусов было «нарисовано» умопомрачительное количество – 86! Взял я, конечно, эту бутылку, но после возвращения домой и дегустации импортного напитка, впечатление от бутылки как-то померкло – градусы эти были какие-то не те и вкус напитка, мягко говоря, восторга не вызывал. Что там было замечательного, так это сама бутылка. Долго она ещё была у меня.
А вообще в Спасске было много разных импортных вин – болгарских, венгерских и прочих разных. Было даже одно классное румынское вино - «Мурфатлар». По сравнению с другими, оно было дорогим, но всё равно брали и пили его с удовольствием. При всём разнообразии вин ещё и «изобретали» - как-то собрались на какой-то праздник дружной компанией с девчонками и кто-то из них показал одно местное «изобретение». Заключалось оно в том, что бралась бутылка дешёвого кислого вина «Каберне», заливалась в сифон, добавлялся туда сок от лимона, сахар и всё это газировалось. На выходе получался малинового цвета газированный сладкий напиток, шипучий и праздничный, напоминающий шампанское.
Разных праздничных «мероприятий» в нашей лейтенантской жизни было не так много. К тому же командиры обычно старались ставить нас, холостяков, на выходные и праздничные дни в разные наряды и ответственными в казарму, «приглядывать» за солдатами. Это было и понятно – в основном офицеры полка были людьми семейными, всю неделю занятыми на службе, полётах и ещё несли Боевое Дежурство. А нас не обременяли ни жёны, ни дети. Как в той песне - «…наши жёны – пушки заряжёны…», только вместо пушек были самолёты.
Однажды был я направлен в очередной «наряд» - начальником патруля. Прибыл с двумя солдатами к коменданту гарнизона, а располагалась спасская военная комендатура недалеко от нашего штаба в одном здании с гауптвахтой. Здание было одноэтажным, очень старым, но довольно внушительным и с виду крепким. Рассказывают, что на этой самой гауптвахте в своё время сидел герой гражданской войны Сергей Лазо. Внутри этого здания было как-то мрачно и «тоскливо». Да ещё комендант, рассматривая моих патрульных, сделал им «небольшое» замечание:
- Сапоги почистить, ремни затянуть! А то задержитесь на гауптвахте суток на трое.
После таких слов моим солдатам стало, я думаю, ещё «тоскливее». Да и у меня настроение не поднялось после слов майора:
- А ты, лейтенант, не улыбайся, - не приведёшь, как минимум, трёх нарушителей, останешься в патруле ещё на сутки.
Да, порядки тут жёсткие. И совсем упало настроение у нас, когда вооружённый караульный завёл с улицы на суровые очи коменданта какого-то солдата в мокром и грязном ХБ (так называют повседневную солдатскую хлопчатобумажную форму), без сапог и без ремня. С него стекала вода, вид был как у побитой собаки, весь он съёжился и трясся от холода. Оказывается, этот «губарь» решил сбежать с гауптвахты, - попросился в уборную, которая расположена на улице, тыльной своей частью выходящая на «волю». Решил он, не мудрствуя лукаво, спуститься в яму, извиняюсь, с дерьмом, и вылезти на «свободу» через люк для очистки ямы. Но просчитался - выход на свободу был перекрыт колючей проволокой. Пришлось несчастному «узнику» бродить в дерьме и звать на помощь. Вытаскивать его никто не спешил.
Наконец, как-то вытащили и заставили погрузиться и плавать в холодной и грязной воде в небольшом бетонном бассейне, что был во дворе гауптвахты. Плавал он там, пока хоть как-то не очистился от «следов побега». Посмотрел комендант на жалкого «любителя свободы» и изрёк:
- В одиночку на трое суток!
Солдатик чуть не плача:
- Товарищ полковник, я уже месяц тут сижу…
- Ты меня хоть генералом называй, а ещё трое суток я тебе добавил, и будешь свой родной сортир каждый день драить!
Арестант готов был, кажется, упасть в обморок…
Разумеется, всем составом патруля, мы зорко выявляли нарушителей воинской дисциплины и формы одежды. И привели в комендатуру, конечно, не меньше трёх «задержанных». Больше в патруль я старался не попадать.
Свободное копирование
