Этим летом мы оставались в Кемерово. Ходили гулять на Притомский бульвар – от него было рукой подать до городского пляжа. На автобусе отправлялись в сторону плодопитомника, чтобы гулять подальше от городского дыма, газа и копоти. Ходили мы в кино, и с Анютой я занималась арифметикой. На вторую смену по путевке, выданной нашим профкомом, я отправила Анюту в загородный лагерь. Но лето было сырое, шли затяжные холодные дожди, и наша Анка серьезно заболела. Мы забрали ее, и Володя Тян устроил ее на лечение в детское отделение областной больницы. Лечили ее основательно и долго – весь август и сентябрь.
Б. в сентябре находился в Москве – сдавал кандидатский минимум по политэкономии. 3 октября я сообщала ему: «Анюта чувствует себя ничего. Дело, кажется, пошло на поправку. 29, 30, 1 и 2 у нас была очень хорошая погода, и мы с Надюшей забирали ее с собой погулять. С восторгом Надюшка носилась в кофточке без пальто. В твое отсутствие она вспоминает о тебе больше, чем обо мне, когда меня нет. (По Фрейду – это один из признаков нормального развития девочки). Возвращаясь из яслей, стучит в дверь и просит, чтобы папа открыл ее. Входя в квартиру, кричит: «Ты, папа, не гулял, а мы гуляли». Каждое утро она собирается идти со мной встречать тебя. Я поражена – так много она говорит о тебе. Словно у нее нет больше никого. И дома мне помогает это чудное малюсенькое существо. Да, без нее жизнь наша была бы значительно бледнее. Где ты остановился? Какова обстановка на экзамене? Нужны ли деньги? Мы ждем тебя: Катя, Анюта, Надюшка».
Такие письма, какое мы получили в ответ на наше послание, пишутся не часто – в этом письме весь человек, каким он действительно был в описываемой им ситуации. Оно заслуживает особого внимания еще и потому, что писалось во время серьезного поворота в нашей судьбе. Для тех, кто хочет знать, какими мы были и как становились другими, воспроизвожу это свидетельство искренности дословно: «Катя, начну со своих дел, так как твои дела ясны, остается только увидеть приказ и поздравить тебя с окончательным решением вопроса. 7 сентября 1967 года появился приказ о моем зачислении в аспирантуру исторического факультета МГУ.
Прежде всего, о моем экзамене. Моя вина – поторопился, поддался настойчивой просьбе экзаменаторов: «Давайте, товарищи». Вышел первым, не продумав ответа на два вопроса, и отвечал несколько сумбурно, хотя «три» довольно и строговато. Но на экзаменаторов сердиться нельзя. Второй мой грех – сдали нервы, я разволновался - прыгнуло давление. Вследствие этого – заторможенность мышления, памяти, в итоге, очевидно, - серый вид. Это мой старый грех на экзаменах.
Теперь все позади, «характеристику» тоже отдал. Имел беседу с будущими руководителями, объяснил им, видимо, несколько сумбурно, почему такая «характеристика». Они обещали отстаивать меня и дали понять, что не сомневаются в успехе. Я в ответ поблагодарил их и в порыве искренности (в присутствии некоторых наших) добавил, что постараюсь оправдать их доверие или надежды – что-то в этом духе. Мне сейчас все это кажется преглупым, какой-то смесью учтивости с угодничеством. И ради чего все это, и я ли это вообще, не становлюсь ли я тем, кого из нас делают? За эти дни постараюсь отрезвиться от официально-благородных целей. Подумать. После 2-го (октября) предстоит конкурсное собеседование, придется задержаться за свой счет на несколько дней.
Чувствую себя неважно, но не распускаюсь».
На этом он прервал свое письмо и пошел отправить телеграмму: «Тебя поздравляю. Понедельник вторник должен быть приказ рад мои три не огорчайся как твое здоровье пиши командировку получил». Вернувшись с почты, Б. продолжил свое письмо:
«Не дописав, зашел в ваш деканат. Тебя поздравляют с зачислением, говорят, что на следующей неделе вышлют бумаги. Я тоже поздравляю, Катюша! Может, мне тоже повезет. Но как бы ни было, готовься к отъезду. Если меня не зачислят, ты едешь с Анютой. На счет Нади буду говорить на Урале. Анюте надо кое-что купить – пальто. В куртке той неприлично, но купить лучше в Москве. Из своих вещей как можно больше продай в Кемерово, чтобы купить в Москве, хоть меньше, но лучше. Подумай, что и как. Общежитие дают сразу на Ленгорах. Договорился, что ты приедешь после праздников, так что до них можешь не увольняться. Я, очевидно, приеду в начале ноября. Что сможешь – собери. Обстановку пока не продавай – вдруг мне придется оставаться. Как будет известно, сообщу. Подумай о квартире, узнай возможность и выгоду ее сдачи.
Ну, кажется все. Получилось сухо. Воле чувств, где они могут и должны быть, места не оказалось. Думаю, не рассердишься. «Напоследок» целую вас всех, мои «печали» пусть вас не волнуют. Ведь еще неизвестно, что лучше. Отдыхайте все вместе, а ты и от школы – можно уже ослабить усилия. С отъездными хлопотами не переутомляйся. Прощайтесь с великой Сибирью. Остановился в общежитии».
И 27 октября в открытке: «Думаю, что мое собеседование простая формальность, а может и случай поиздеваться. Я не питаю иллюзий. Это все не худшее, из того, что пришлось пережить раньше. Так что волнения надо убить, иначе расклеимся. Твои волнения о моем возможном одиночестве – лестны. Но жить для одного, опираться на одного, не только трагически ненадежно, но и неправильно. Ведь мое возможное одиночество – не желание, а проклятая, навязанная системой преступность». Случайно ли почти дословно Б. повторил мысль, высказанную им год и три месяца назад? В июле 1966 года он писал: «Тоска на почве такой привязанности ко мне – плохо. Нельзя быть привязанной к одному человеку и только на него опираться». Я была права в июле 1966 года, объясняя истинные, плохо скрываемые намерения Б.. Права была и Нина. Повторением этой мысли он подтверждал, что истинный смысл ее я поняла правильно. Была в последнем письме и двусмысленная фраза, из которой трудно было понять, кто преступник? Он или система? Я сочла эту фразу неудачной попыткой «оправдать» «воздействиями» на него системы свое истинное желание – освободиться от нас, уже троих. Тогда я не придала значения этой повторяющейся мысли. Не до того было. К тому же я многое делала для того, чтобы не быть ему в тягость. Я помнила, что до сих пор общением со мной дорожили замечательные люди, и надеялась: то, что видели во мне они, прозрев, может быть, увидит Б.?
Свободное копирование
