Мемуары_2

Ко времени пребывания у александропольских родственников, мама уже была беременна мной и до вплоть до наступления родов продолжала шить. Однажды ночью она почувствовала схватки и заплакала. Тетя Катаринэ, мать невесты, проснулась и, расспросив, пошла будить моего отца, чтобы он сходил за акушеркой, а он повернулся на другой бок и сказал: "Пусть подождет до утра". Нужно учесть, что я была первым ребенком, ни мать, ни отец опыта в этом деле не имели. Тогда никто не вел наблюдения за беременными женщинами, никаких консультаций не было, поэтому ни мать, ни, тем более, малограмотный отец не ничего понимали. Тетя Катарине разбудила мужа - дядю Алексана. Он схватился, отругал племянника, заставил сбегать за акушером. В общем, к утру я родилась, все прошло благополучно. Мама и ее заказчица Тигрануи решили меня назвать Эммой и так называли с первого дня. По армянским обычаям роженицу через 40 дней из дома не выпускали. Так мама осталась у них и через несколько дней после родов, продолжая шить приданое. Перед свадьбой был устроен прощальный девичий вечер. На этом пиру крестили меня. Поп Тер-Койрун не согласился меня назвать Эммой, мотивируя свой отказ тем, что это немецкое имя, в армянском алфавите такого не значится, предложив назвать Анной, так как этот день был днем "Святой Анны". Отец рассердился и заявил, что найдет такого священника, который назовет меня тем именем, каким они хотят. Но родственники его урезонили, объяснив, что для девочки никакого значения не имеет, как будет записано в метрической, а называть дома можно как угодно. Итак, меня продолжали называть Эммой, и пока я пошла в школу, никто не знал, что меня есть другое, крещенное имя - Анна. За торжественным столом, когда пили за мое здоровье и желали всех благ, дядя Алексан произнес примерно такую речь: "При всем честном народе, клянусь этим хлебом, что я эту девочку за свой счет буду обучать и пошлю в Петербург учиться. Я всю жизнь мечтал свою дочь послать учиться, да вот, знать, не судьба, а эту обязательно пошлю!" Откуда он мог знать тогда, что ему не будет суждено осуществить это желание...

   Вскоре сыграли свадьбу, закончились торжества, и маме моей уже нечего было делать у родственников. К этому времени слава "российской портнихи" обошла весь Карс. Тогда Карс был крепостным городом, и там стоял крупный царский гарнизон. Жены офицеров нарасхват стали приглашать к себе мою мать на работу. Отец поехал в Александрополь, уговорил своих родителей, мать и отца, переехать в Карс, так как нужно было нянчить меня, когда мама уходила на работу. Переезд из Александрополя в Карс занимал три часа поездом. Сборы были недолгие. Старики переехали, сняли квартиру и стали жить вместе. Отец устроился работать в магазине братьев Колтухчан. Открывал и забивал ящики, грузил и выгружал, а в дни удачной торговли даже обслуживал покупателей как продавец. Но заработки были невеликими, семья жила скромно. Единственным развлечением мамы были вечера в офицерском клубе по субботам или праздничным дням. Ее приглашали жены офицеров в порядке поощрения за хорошую работу и за веселый нрав. Разумеется, она никогда не ходила одна, отец сопровождал ее. При этом он даже умел держать себя по-европейски. За время жизни в Ростове он усвоил, как себя нужно вести в каком обществе. Но европейских танцев он не знал и в карты не играл, поэтому, обычно сидел в стороне с офицерами или их женами и наблюдал, как мама танцует в обществе с офицерами вальс, краковяк, польку, мазурку. Одевалась она со вкусом, часто офицерши давали ей вышедшее из моды свое платье, которое она переделывала так неузнаваемо, что однажды одна офицерша сказала: "Мария Мартыновна, что же Вы мне не сказали, что из этого платья может получиться такая прелесть?" На это мама ответила, что если она сожалеет, что отдала, то она ей вернет без сожаления. Та сконфузилась и не нашла, что ответить. 

   Карс был маленький крепостной городок с национальными традициями. Армян среди офицерского состава не было, и, пожалуй, мать была первой женщиной, посетившей офицерский клуб. Среди чиновничества тоже очень мало было армян. Изредка могли бывать в офицерском клубе только некоторые из учительниц или богачи, которые не танцевали с офицерами, поэтому неприличным казалось армянам поведение моей матери и смирение с этим отца. По всему городу пошла молва, что жена Арташеса Чолахяна с офицерами в обнимку в пляс пускается... Частенько в магазине, где работал папа, он слышал насмешки, что ему надо платок надеть на голову или как он может терпеть такое свободное поведение жены. Неслыханно и невиданно, чтобы армянка так себя вела. Слухи дошли и до стариков - родителей отца. Бабушка, очень добрая женщина, сожалела, что люди не понимают, как целый день иголкой хлеб зарабатывает эта женщина и что если в месяц 1-2 раза повеселится в присутствии своего мужа, ничего дурного нет. А дедушка настоял, чтобы уехали из Карса и избавились от этих сплетен, позорящих их доброе имя.