Часть вторая
КОММУНАЛКА МОСКОВСКАЯ
Наши страдания – это налог на жизнь. Луций Анней Сенека.
Теперь я попробую представить вам другой тип коммуналки, коммуналки московской.
В такой жила моя вторая тетя (у меня было три родных тети), тетя Шура с семейством: сыном и двумя дочерями в самом конце Малого Дровяного переулка.
У них в гостях я с родителями бывал не часто, поэтому повседневный быт мне наблюдать не удалось: нас быстренько проводили в комнату, где мы и сидели за столом до конца визита.
Разве что в туалет сходишь, пробираясь сквозь полутемный коридор, весь завешанный какой-то домашней рухлядью и стиранным бельем до полутемного же туалета, освещенного пыльной, голой лампочкой, закрываемого на большой железный крючок и нещадно пахнущего карболкой.
А в туалет, если трудно было сидеть на корточках по-орлиному, ходили со своими сиденьями, деревянными, пластиковых еще не было, которые удобно было носить на плече или на шее, как лошадиный хомут.
О, запах коммуналки, вот что достойно отдельного описания.
На самом деле запах коммуналки описать невозможно, как любой запах.
Его можно только почувствовать, а точнее прочувствовать.
И будьте уверены, вы его сразу прочувствуете, лишь только приоткрыв общую дверь и не переступив еще общего порога.
Но однажды прочувствовав, вы никогда его не забудете.
Ибо его невозможно забыть.
Это удивительный, жизнеутверждающий запах, несравнимый ни с каким другим, ибо в нем сокрыта вечная и непреходящая квинтэссенция человеческого бытия.
Я сейчас постараюсь описать для вас его составляющие.
А узнав его составляющие, вы, возможно, сможете понять его суть, его главное содержание.
Этот запах был настоян на запахах разнообразной одежды, начиная от кисловатого запаха новой формы школьника, идущего в первый класс своей жизни и сшитой на фабрике Большевичка, до запаха тления и угасающей жизни от кофт и жакетов стареньких бабушек, крепко настоянного на нафталине; от запаха плохо просушенных брезентовых плащей почтальона или дворника, висящих в общем коридоре, до ядреного и всегда узнаваемого запаха заношенного овчинного полушубка и усугубляемых прелью зонтов, раскрытых для просушки там же.
В него яркими нотами входили запахи разных духов, преимущественно дешевых, которыми наспех мазали себя за ушами опаздывающие на работу советские работницы и всегдашних Тройного одеколона или Шипра, которыми щедро поливали себя советские мужчины после бритья.
Этот запах был настоян на пахнущих дерзновенной юностью детских пеленках, никогда не сходящих со сцены кухни, бурлящей страстями, достойными пера Шекспира; на запахах вечно жарящейся картошки, вечно убегающего молока и вечно бурлящего супа из костей супового набора.
В него подмешивался тонкий аромат, исходящий из помойных ведер, стоящих тут же, и наполненных как источающими свежесть и бодрость арбузными корками, так и соревнующимися с ними силой духа гниловатыми яблоками и картофельными очистками, вперемешку с высыпанными сюда же окурками.
И наконец, все перекрывал тяжкий и неистребимый запах всегда полных пепельниц, стоящих где попало, а также и вещей, их окружающих, пропитанных дымом от дешевых папирос и сигарет.
А последней (или первой) составляющей были разнообразные запахи пота множества тел, которые регулярно мылись в бане преимущественно по субботам, потому что в будни мыться было некогда, а в воскресенье обычно ходили в гости или в кино.
Для получения настоящего запаха коммуналки не забудьте все эти запахи хорошенько перемешать и настаивать затем в течение многих лет.
Свободное копирование
