Как я уже писал раньше, в каждой «квартире» Авроры была печка.
Печка была, как войдешь, налево от двери.
Под дверцей печки к полу был прибит лист жести, на случай, если из печки выпадет уголек.
На листе, как правило, лежала кучка дров.
В 60-е березовые дрова купить было непросто, топили обычно обрезками досок с лесопилки, тарным лесом, то есть тонкими бревнышками, негодными для обработки, упаковочной бумагой, в которую заворачивали любые товары и продукты, старыми газетами и прочим хламом.
Понятно, что в квартире-комнате всегда была чудовищная нехватка свободного пространства.
Поэтому все лишнее, без чего можно было какое-то время обойтись, уносилось в сараи, которые были построены на задах за домом.
Там хранился всякий домашний хлам: велосипеды, лыжи, тазы и шайки, корзинки для грибов, старые керосинки и керогазы, детские коляски и ванночки, лишние ведра и кастрюли, бабушкины самовары, жестяные стиральные доски, одежда, которую жалко было выбросить и много-много чего еще.
Мы обожали сараи. Там можно было найти такие сокровища!
Славка однажды нашел там кожаный потертый и потрескавшийся плащ или пальто, которые носили комиссары времен революции 17-го года и последующей гражданской войны.
Он тут же начал утверждать, что это плащ его деда-комиссара(?), примерял его при каждом удобном случае и, подобрав пОлы, гордый прогуливался по двору.
Да, это была Находка с большой буквы.
Мы завидовали Славке чрезвычайно.
На другой стороне дома жили Голубиный Боря с семейством, Белый мужик и второй друг детства Юрка Нефедов с мамой, папой и старшей сестрой, а также Шуга с семьей: женой, старшим сыном и двумя дочками.
Шуга не было прозвищем.
Это была фамилия главы семейства, так что в прозвище он не нуждался.
Прозвища Голубиному Боре и Белому мужику дала моя мама, но они были в ходу только у нас дома, чтобы не обижать уважаемых соседей.
Голубиный Боря, разумеется, увлекался голубями, а Белый мужик имел очень бледное, как лист бумаги, лицо, хотя был довольно крепким и коренастым, настоящим мужиком.
Крепким и коренастым мужиком он был не только на вид.
Он был еще и кулаком. Да, это был настоящий кулак.
(Мой отец называл его куркуль.)
Имея неоспоримое преимущество перед другими: у него все-таки были две комнаты, (хотя и семейство состояло из жены и троих детей: двух мальчиков и девочки), он постоянно изыскивал способы захватить чужое пространство, которого всем так не хватало и которое ценилось на вес золота.
Оценив значение пустой стены около своего стола в кухне, он понаделал всяких полочек и вешалок и разместил на них массу всякой полезной утвари: дуршлагов, скалок, тазиков, половников – всего того, что могло когда-нибудь пригодиться в кухонном деле.
Мало того, он потихоньку стал занимать пустые общественные пространства, на которые не посмел бы покуситься никто, кроме него.
Будучи чрезвычайно хозяйственным, он не проходил мимо ни одной свалки, а всегда останавливался, внимательно осматривал кучу выброшенного барахла и вдруг как коршун бросался к ней и начинал вытаскивать что-то, что привлекло его пытливый взгляд, а потом тут-же рядом, в сторонке откручивать, отламывать полезные части, могущие в будущем пригодиться в его обширном хозяйстве, а то и прихватывал всю вещь, имея ввиду открутить от нее полезную деталь по мере необходимости.
И все это барахло обретало свою новую родину в и без того тесном и перенаселенном пространстве коммуналки.
Свободное копирование
