Отчего ж это, бывало, в пору ранней молодости и нетронутой свежести всех физических сил и стремлений, в какое-нибудь яркое и дразнящее и зовущее весеннее утро, под звон московских колоколов на святой -- сидишь весь углубленный в чтение того или другого из безумных искателей и показывателей абсолютного хвоста... сидишь, и голова пылает, и сердце бьется -- не от вторгающихся в раскрытое окно с ванильно-наркотическим воздухом призывов весны и жизни... а от тех громадных миров, связанных целостью, которые строит органическая мысль, или тяжело, мучительно роешься в возникших сомнениях, способных разбить все здание старых душевных и нравственных верований... и физически болеешь, худеешь, желтеешь от этого процесса... О! эти муки и боли души -- как они были отравительно сладки! О! эти бессонные ночи, в которые с рыданием падалось на колена с жаждою молиться и мгновенно же анализом подрывалась способность к молитве, -- ночи умственных беснований вплоть до рассвета и звона заутрень -- о, как они высоко подымали душевный строй!...
И приходит мне еще в память, как в конце 1856 года мне, лежавшему больным на постели, -- уже пережившему и вторую молодость, разбитому и морально и физически, -- один из добрых старых могиканов, знаменитый Дон Базилио Педро, прислал в утешение только что вышедший вступительный том в "Философию мифологии" Шеллинга. Приехать благородный Дон побоялся, потому что я был болен запоздавшей оспой, но книгу прислал с запиской и в записке, между прочим, упоминал, что он уже нюхал и что хорошо как-то пахнет... И впился я больными, слабыми глазами в таинственно и хорошо пахнущую книгу -- и опять всего меня потащило за собою могучее веяние мысли -- и силою покойный отец, ходивший за мною, как нянька, должен был отнимать у меня эту "лихую пагубу".
И в саду итальянской виллы подле Tomba tusca {Этрусской гробницы (итал.).} сидел я по целым часам над этой "лихой пагубой" и ее последующими томами -- и опять голова пылала и сердце билось, как во дни студенчества, -- и ни запах роз и лимонов, ни боязнь тарантулов, насчет местожительства которых в Этрусской гробнице предварял меня весьма положительный англичанин Белль, гувернер моего ученика, князя Т<рубецкого>, -- ничто не могло развлечь меня.
Трансцендентальное веяние, sub alia forma, {под другими формами (лат.).} вновь охватило и увлекло меня...
Свободное копирование
