Мои воспоминания - 22

Глава 2

Прадед реб Вельвель. – Мой дед Арон-Лейзер. – реб Йодл. – Юность Арон-Лейзера. – Свадьба. – Бабушка Бейле-Раше. – Перемена, которая произошла с Арон-Лейзером. – Смерть прадеда. – Исправник. – Его отношения с дедом. – Дед как помесячный староста. – Советы бабушки. – Дед – сборщик налогов. – Писарь. – Споры из-за писаря. – Влияние деда. – Дед и помещики. – Ревизор. – Новый сборщик налогов. – Споры в городе. – Новый исправник. – Мой дед – снова сборщик налогов.

Дед мой реб Арон-Лейзер был умным и удачливым евреем. Он имел огромное влияние в местечке. Родился он в 5559, т.е. в 1798 году. Его отец, реб Вельвель сын Арона, был в Каменце помесячным старостой. Раз в три года в те времена евреями в каждом городе выбирался глава общины, которого сначала утверждал исправник, а потом губернатор.

Помесячный староста был в городе полным хозяином, как в смысле собственно еврейских интересов, так и касающихся общегородских взаимоотношений с начальством.

Помесячный староста должен был распределять и собирать налоги и другие поборы, налагавшиеся на общину, и через него исправник проводил все свои требования. Из этого уже можно понять, какую большую роль помесячный староста играл в городе. Достаточно сказать, что он имел право арестовать на срок до трёх дней, а если требовалось на дольше – посылал за исправником в Бриск и при этом писал, что, по его мнению, человеку причитается месяц заключения. Исправник при этом выполнял приговор помесячного старосты, который мог даже выпороть и еврея, хотя, конечно, никакого формального права он на это не имел. Но каждый исправник в те времена значил больше у себя в уезде, чем сейчас губернатор, и постоянно давал помесячному старосте большую власть. То, что делал помесячный староста, исправник всё утверждал.

В Виленской губернии была история, когда помесячный староста миснагид выпорол хасидского ребе, приехавшего к хасидам, и не помогли хасидские мольбы и слёзы.

Хоть по закону помесячный староста должен каждые три года переизбираться, но исправник на это не смотрел и с самого начала велел выбрать того, кого хотел, а потом уже тот оставался на столько времени, на сколько хотел исправник.

Прадед реб Вельвель был всю жизнь в городе помесячным старостой и богатым евреем: состояние его оценивали в три тысячи рублей. Жил он очень широко. У него был свой винокуренный завод. Тогда ещё не было никакого акцизного налога, и он выручал по двенадцать грошей за горшок водки, а в позднейшие годы – до восемнадцати. Но так как винокуренный завод производит брагу, то естественно, при нём была скотина - десять-двенадцать коров, питавшихся остатками от производства браги, и каждая скотина давала молока по четыре горшка в день. Молоко, творог и масло просто не знали, куда девать. Ещё он торговал лесом, лесничие приносили мёд из ульев. Он также держал в городе «коробку»[1], и у него воистину питались молоком и мёдом, а также и мясом. В доме бывала такая жрачка, какую редко встретишь.

Прадед был по натуре гораздо мягче деда, и к людям бедного класса, таким, как ремесленники и меламеды, был снисходителен и все налоги и выплату нагружал на больших хозяев, а на самых могущественных налагал самые тяжёлые поборы.

Власть его простиралась повсюду. Если кто-то не хотел идти в раввинский суд, он за таким посылал и при этом говорил: «Даю тебе три дня та то, чтобы явиться вместе с противной стороной в раввинский суд». И тому уже приходилось идти.

Был случай с неким Р.М., богачом и большим учёным, но только очень плохим человеком, который поступал нечестно с теми, кто с ним торговал. Он ни с кем не хотел идти в раввинский суд, и помесячному старосте, то есть моему прадеду, на него часто жаловались. Он позвал за жалобщиками и сказал им:

«Позовите его все в раввинский суд, и не только за этот год. Споры, которые вы с ним когда-либо вели, и он отказывался от раввинского суда, можете сейчас разрешить. Одним словом, сейчас вы сможете с него стребовать - уж он у меня явится в раввинский суд».

Прадед тут же его позвал, но тот сделал вид, что ничего не знает. Дед тогда прислал своих десятских, трёх евреев – Хацкеля, Мошку и Арон-Лейба, и прямо в его квартире ему связали верёвкой руки и ноги, и никто не посмел вмешаться. Знали, что в случае сопротивления в доме окажется вся полиция. Связанного Р.М. помесячный староста отправил к исправнику с письмом, что тот должен его посадить и держать до тех пор, пока он не попросит в письме к деду, чтобы его выпустили.

Можно себе представить, как такого уважаемого, богатого и учёного еврея из хорошей семьи везут связанного из Заставья через весь город по Брискской улице. Собралась вся его родня, и было много шума. Естественно, что всё это было довольно грубо, но для тех времён вполне типично. Город, понятно, был возмущён, шумел и шумел, но силой его освободить никто не посмел. Его доставили в Бриск и прочно посадили.

Поднялись все евреи Заставья и написали исправнику жалобу на помесячного старосту, что он делает в городе, что хочет и что с ним невозможно жить. Но бумагой они не ограничились. Пятеро типов с хорошо подвешенными языками поехали к исправнику. Тот их принял холодно и сказал:

«Ничего вам не поможет, если даже вы обратитесь к губернатору. Он ведь спросит меня, а я скажу, что помесячный староста – храбрый еврей. А вас – за дерзость, за то, что пришли жаловаться – я проучу». И у них на глазах порвал бумагу.

Две недели сидел так Р.М., пока не попросил исправника, чтобы тот позволил ему написать помесячному старосте письмо с просьбой о прощенье. Он написал, что пойдёт со всеми в раввинский суд, даже за прошлые споры. И вообще – с сегодняшнего дня он со всеми будет ходить в раввинский суд. Тогда помесячный староста послал письмо исправнику, чтобы тот освободил Р.М. Освобождённый прямо из Бриска приехал к прадеду и обещал ему в присутствии десяти человек выполнить всё, что написано в письме.

И с пятью слишком смелыми жителями Заставья он тоже свёл счёты: положил каждому заплатить семьдесят пять рублей налога вместо рубля или двух. Такой большой суммы денег сразу в те времена никто не мог выложить, никто, кстати, и не захотел бы выкладывать.

И в течение часа были все их пожитки, вместе с домашней утварью в общинном доме. После долгих просьб и слёз каждый дал по двадцать пять рублей, и он на эти деньги купил книги Талмуда для большого бет-ха-мидраша.

Во всех спорах между мужем и женой, отцом и детьми, братьями и сёстрами обращались к нему. В этих случаях он всегда звал умных хозяев и пользовался их советом. А однажды, в особенно трудном случае, обратился к раввину. Решение прадеда было всё равно, что губернатора.

Особенно его заботила судьба сирот. Он следил, чтобы их не обижали мачехи, а особенно зловредных приказывал посадить, а после освобождения не пускать в бет-ха-мидраш. Это действовало: мачеха приходила с плачем, клялась быть добрее к детям, которые её прощали, и наступал мир.

Он был учёный еврей и каждый день прочитывал дома лист Гемары. Мидраш мог цитировать наизусть, а в начале каждого месяца постился и в полночь молился.

Он также оберегал всех евреев от помещиков, чтобы никто не был обижен. В случае обиды со стороны помещика, еврей шёл к помесячному старосте и тот передавал его жалобу исправнику. И как бы это ни было, по понятным причинам, трудно, но делалось всё, чтобы у помещика чего-то добиться. Оттого, что прадеда ценило начальство, он и у помещиков имел определённое влияние. Сам он имел с ними мало контактов, никаких особых дел с ними не вёл, кроме случаев, когда приходилось о чём-то просить помещика за евреев. Тогда он ехал к помещику, и это обычно помогало.

В доме у него стоял шум от людей, по большей части бедняков. Водка тогда стоила восемнадцать грошей за горшок, а жареное и копчёное телячье мясо на закуску после шнапса всегда висело в кладовке, так что у него стоило посидеть. Люди эти были ему всецело преданы.

Зато большие хозяева его смертельно ненавидели – за его резкость и за то, что драл с них столько денег, сколько хотел.

Городской раввин был мудрый еврей, к тому же прадед ему достаточно давал на жизнь. И он советовался только с раввином, постоянно заходившим к нему на чай. И можно сказать, что в тот период был в Каменце порядок и евреи жили более или менее мирно. Помесячный староста реб Вельвель, сын Арона, был наверное самым лучшим и самым честным.