Я слушал Мери и вспоминал ученых-этнографов и археологов, с восхищением отзывавшихся о культуре эскимосов, об их поразительном умении приспособиться к суровым условиям, к жестокому холоду и лишениям. Эти способности казались чужеземцам нечеловеческими и ставили северянина в их представлении в один ряд со скудным животным миром Арктики.
Да, чтобы создать уникальную материальную культуру, выработать свой образ жизни, философию и моральные ценности и устои, на которых держалась общественная жизнь народов Севера, потребовались тысячелетия. На разрушение понадобились лишь годы. Причем взамен разрушенных ценностей не было предложено ничего. Иногда в трагедии народов Севера, подвергшихся натиску капитализма, видят только внешние признаки. Но все гораздо глубже и серьезнее. Можно построить домик вместо иглу или яранги, можно предоставить работу на современном предприятии, но нельзя восстановить разрушения, причиненные человеческой душе, достоинству человека…
Мери Карпентер выступала в печати, по телевидению, но эти выступления почти никаких результатов не приносили. Правительство осталось равнодушным к ее призывам, а сытый канадский обыватель удовлетворится проявлением демократии, предоставившей экраны телевидения и страницы газет и журналов для высказываний человеку из экзотического племени.
Мери Карпентер пишет стихи. Пишет она на английском языке. В ее еще не окрепшем творчестве боль за свой народ, за своих братьев и сестер, которых неумолимо калечит общество, не понимающее, что значит бескорыстно помогать друг другу. Я сделал подстрочный перевод одного ее стихотворения, которое звучит приблизительно так:
Наш милый, любимый ребенок,
Как безгранично мы любим тебя,
Юного и цветущего…
Твоя доверчивость рождает в нас нежность,
Заполняет нас с утра до вечера.
А-тук!
Ты, бесценное наследство нашей любви,
В юности слышишь от нас ласку,
Речи любви и понимания.
Склоняешься в поклоне уважения
К земле и к океану, и твои
Мысли, и чувства, и все, что ты делаешь, –
Достоинство настоящего мужчины,
Который убивает живое лишь ради еды.
А-тук!
Наш милый, любимый ребенок,
Что же случилось с тобой?
Почему ты нас так надолго оставил
И редко радуешь нас кратким своим возвращением,
Когда же снова мы будем вместе и счастливы?..
Ты изменился и иначе смотришь на нас.
А-тук!
В отчаянии мать цепляется за того,
Кто ей сын, и чувства к нему
Делают ее рабыней любви к своему ребенку…
Мы видим уже в тебе белого человека,
Уходящего вдаль от нас.
Мы словно слуги твои, и от прежнего тебя
Осталась лишь тень, и жизнь твоя для нас
Покрыта плотным туманом.
С каждым уходом твоим
Мы теряем тебя навсегда.
А-тук!
Да, я видел таких, ушедших от исконных родников своей земли и оставшихся чужими в том мире, который отвергает их. Я видел их в ресторанах и барах. Они сидели в полном одиночестве, уставившись в свои стаканы, где таяли кубики льда, и думали о чем-то своем, сокровенном…
Мери Карпентер уезжала в Лондон поздно вечером. Я попросил ее записать своей рукой адрес в мой блокнот. После имени Мери вывела W-3-244. Внимательно прочитав адрес, я показал на букву и номер и спросил:
– Это почтовый индекс?
– Нет, – ответила Мери, – это мой номер.
– Не понимаю, – пожал я плечами.
– Эскимосы Канады для правительственной статистики не имеют имен. Объясняют это тем, что эскимосские имена слишком трудны для произношения, в написании могут быть ошибки. Поэтому решили каждому эскимосу присвоить номер. Западные эскимосы перед своим номером имеют букву "W" – как у меня, а восточные – "Е". Легко и просто. У нас в Тиктоюктаке номера выбиты на деревянном кружочке, и этот кружочек каждый эскимос носит на шнурочке на груди, рядом с крестиком.
– Не может быть! – воскликнул я, пораженный.
– Это правда, – подтвердил Фарли Моуэт.
– Но это бесчеловечно, – пробормотал я. – Как можно нумеровать людей и клеймить их, будто они олени или… узники.
– Но это так, – грустно сказала Мери. – Мы ведь неполноценные люди. Вот нас и опекают и даже пронумеровали, чтобы кто-нибудь из нас не потерялся.
Эта "нумерация" долго не укладывалась у меня в голове.
Чем объясняется такое бессердечие и равнодушие правительства к исконным жителям страны? Я часто задавал этот вопрос писателям, журналистам, представителям провинциальных учреждений. Каждый искал собственное объяснение, но все в конечном итоге сводилось к тому, что коротко и ясно выразил Фарли Моуэт:
– Это не Советский Союз. Все, что не приносит денег, не представляет большого интереса.
Свободное копирование
