Параджанов - 6

Саша Антипенко — замечательный оператор, работавший с Сергеем над «Киевскими фресками», человек, который знал Параджанова гораздо лучше меня, а соответственно, и давление на него после ареста Сергея было бесконечно больше и страшнее, несколько лет назад на вечере памяти Параджанова в Доме Кино попробовал что-то искренне и серьёзно начать рассказывать о его жизни. Сашу просто освистали, обругали, почти согнали со сцены — никто из «российской общественности» не хотел понимать, как неразрывно связаны творческая и жизненная природа человека; всем хотелось думать: «Человек с великим талантом — совсем такой же тихий и приличный, как я, без особых страстей и отличий, но только почему-то фильмы снимал гениальные».

Также стараются не издавать сотни эротических рисунков Эйзенштейна, которые, очевидно, рвались из него, как из Сергея бесконечные рассказы (но, заметим, Сергей никогда не говорил об общих знакомых — его рассказы никогда не были сплетнями). Так же предпочитают не упоминать о страстях Феллини, многих других великих людей, не понимая, что без этого понять их творчество просто невозможно. Собственно, я и сам, хотя не спорил, но молча именно так относился к его рассказам. Теперь надеюсь, что я хоть что-то понял и сказал, а Саша Антипенко обязательно напишет о Сергее воспоминания, если ему не дают рассказать о чём-то публично.

Но у нас действительно в этом небольшом городе была масса общих знакомых. Моя мама не могла забыть, как к нам пришел Миша Сенин и стоял в дверях ее комнаты, сияя своими громадными голубыми глазами. Это было незадолго до его гибели.

Однажды Сергей попросил у меня разрешение прийти — ему обязательно почему-то захотелось показать картины Богомазова, а у меня их было довольно много, около десятка. Это действительно очень талантливый художник, я не могу сказать, что самый великий художник русского авангарда, но вполне достойный и серьезный. «Можно я к тебе приведу своего знакомого? Я хочу ему показать Богомазова». Я говорю: «Ну, пожалуйста». Договорились о времени. Он пришел с таким довольно симпатичным спортивным молодым человеком. У нас было две комнаты, в это время моей комнатой был небольшой кабинет, где были картины русского авангарда, а вот стол-сороконожка стоял в гостиной у мамы, которая была ее комнатой. Большая французская люстра, до сих пор висящая в моей гостиной, была тут же — у нас были высокие потолки, и это было очень красиво. Они посмотрели Богомазова у меня в комнате, а потом перешли к маме. Мы сидели за этим столом-сороконожкой. Молодой знакомый Сергея почему-то не снимал пальто. В конце концов, мне было все равно: не снимает — не снимает, Бог с ним, что мне с ним считаться. Это уже было, по-видимому, за несколько месяцев до ареста Сергея. И то, что я знаю об этом его времени, это уже часть рассказа его оператора и близкого друга Сурена Шахбазяна, и части рассказов других тоже наших общих знакомых.

В Киеве не очень понимали подоплеку этой истории, но суть дела была в том, что на Украине сменилась власть. В том году был сначала для вида переведен в Москву, а потом и вовсе уволен первый секретарь ЦК Украины Шелест, который считал себя потомком запорожских казаков и вообще к украинским преданиям, к украинским древностям относился с некоторым уважением. А Сергей снял «Тени забытых предков» — в то время это было просто знамя украинской культуры. Хотя были люди, которые относились к нему хуже, в частности, за то, что он растащил иконы из Закарпатья, что ему многие не могли простить.

Но тогда это еще не имело значения, имело значение то, что у него собирались и актеры, и музыканты, и операторы и его квартира была одним из бесспорных центров украинской культуры. Дивно пели украинские песни, ничего лучшего я в жизни своей больше не слышал! На киностудии у него были свои ученики, молодые режиссеры, практически своя школа. Параджанов в те годы был очень известным, неофициальным, но очень важным человеком в Киеве. И однажды первый секретарь ЦК Украины Шелест даже пришел со всей своей охраной к нему в его микроскопическую двухкомнатную квартирку в гости. И это соответствовало тому положению, которое Сергей занимал в культурной жизни Киева.

Но теперь Шелест был снят, началась борьба с украинскими националистами, в потворстве которым он был обвинён, Щербицкий и Федорчук, председатель КГБ Украины, начали преследовать украинских деятелей культуры. Кто-то из общих знакомых был арестован. Разработан был план и относительно Сергея. План был, в общем, не хитрый, но для Сергея достаточный. В Киеве, в театральном институте имени Карпенко-Карого, было небольшое кинематографическое отделение, такой маленький украинский ВГИК. И туда периодически приходил Параджанов. Придя очередной раз в день вступительных экзаменов, он встретил очень симпатичного молодого человека спортивного телосложения, как раз того, которого он привел ко мне и который сидел в пальто у меня за столом. Это выяснилось потом, естественно. Молодой человек ему показал замечательно талантливый свой сценарий и сказал, что, хочет поступать на сценарное отделение. А потом сказал Сергею, что он сын очень известного, из старинной украинской семьи, львовского профессора. Из украинско-польской интеллигентской аристократии. А потом еще и прибавил, что у него нет ни одного знакомого в Киеве и ему некуда деться. И Сергей тут же пригласил его переночевать у него. Молодой человек был достаточно спортивный, и, насколько я понимаю ситуацию, на самом деле никаких отношений у Сергея с ним не образовалось, но он месяца три жил у него, и Сергей уже не знал, как от него избавиться, потому что довольно быстро выяснилось, что написать такой сценарий он не способен, что его ему написал кто-то другой.

А потом выяснилось, что у этого старого знаменитого украинско-польского профессора из Львова действительно есть несколько сыновей, но младшему из них 68 лет.

Как мне говорил Сурен Шахбазян, Сергей просил его: «Ну, забери ты его от меня!» — в смысле, дай пожить у себя. Но Сурен ответил: «С какой стати и зачем я буду это делать? И зачем он мне нужен?» В конечном итоге выяснилось, что он был сотрудником КГБ, записывал все разговоры Сергея, записывал все его откровения. Сперва для простоты заинтересовались какой-то органической его любовью к торговле. А Сергей очень любил приходить на вещевой рынок и устраивать спектакль одного актера, перебирать какие-то вещи, обсуждать цены, покупки — такой персидский купец с всклоченными волосами. Это было замечательно красиво, другое дело, что, с моей точки зрения, он не понимал абсолютно ничего в старых и коллекционных вещах ни в одной области, никакого художественного образования у него не было, но были поразительные глаза и ощущение всех видов красоты, способность выбрать, найти любые красивые и необычные вещи, или обычным вещам придумать какое-то совсем новое назначение. Когда я говорил, что он не умеет читать, — он, с моей точки зрения, был малообразован, но зато с гениальным эстетическим чутьем. Причем он ко мне приводил очень разных людей — ему нравилось показывать, какие дома есть у его знакомых. Он приводил Высоцкого, ведь один из сценариев он написал с надеждой, что там будет сниматься Марина Влади, но она ему ответила, что дала обещание не сниматься в Советском Союзе.

Высоцкий страшно кричал, когда пел. У него было совершенно белое лицо. Наверное, в концерте — я никогда не был на его концертах — это выглядело иначе, но в маленькой квартире у Сергея это было почти тягостно: этот дикий крик человека с совершенно… не с восковым… я даже не могу найти сравнение. Ну, как папиросная бумага бескровным лицом. По-видимому, он уже давно сидел на наркотиках… В общем, я был настолько от всего этого далек, что не понимал, почему он может кому-то нравиться. Но, конечно, это просто не был масштаб квартиры.