Дневник смутного времени - 39

20 АВГУСТА 1991 г.

Полночи я писала листовки: печатными буквами размножала обращение Ельцина «К гражданам России». Сделала три листовки, длиной около метра каждая. Я бы и четвёртую написала, но на кухню ворвалась мамочка и пригрозила вырубить свет. Пришлось идти спать.

С утра на работе коллеги устроили стихийный митинг. Все единодушно болели за Ельцина и ругали путчистов. Одна лишь директриса страшно злилась. Она не знала, куда метнуться - к демократам или к консерваторам. Кто из них победит? Не прогадать бы! Нам с Любой сегодня было куда легче – выбор был сделан вчера.

Мы позвонили в штаб и узнали последние новости. У Белого дома собралась толпа защитников в 50-70 тысяч человек. Построены баррикады. Развеваются российские знамёна.  Шесть танков Таманской дивизии перешли на сторону Президента РСФСР. Все ждут штурма и готовы погибнуть, но не сдаться! Говорят, прощаются друг с другом. Вот это герои! Встаёт Россия, поднимается на дыбы! Не хочет в новую несвободу! А ещё на Манежной площади начался  500-тысячный митинг в поддержку Ельцина. Ура! Уже есть надежда на победу! Только бы не пролилась кровь. Только бы армия не стала стрелять в свой народ.

Тем временем мы с Любой готовились идти развешивать листовки. Средь бела дня, в условиях чрезвычайного положения, когда весь КГБ, наверное, на ногах. Так что мы знали, что могут схватить за руку и препроводить…  Наши дамы на работе читали листовки и знали, куда мы отправляемся в обеденный перерыв. Мы ведь в открытую теперь всё говорим. Как в стихе у Валерия Медведева: «Идёшь на бой, лицо открой - вот смелости начало. Своей рукой над головой я подниму забрало».

Перед уходом Лидия Мокеевна Панфилова поманила меня пальцем и сказала тихонько:

- Осторожнее вы там...

Приятно было услышать такое напутствие.

А Люда Шарова, наоборот, шумела:

- Ой, девочки, как интересно! Ну, будто в приключенческом романе про революционеров: подпольщики, листовки, опасности!

Да, действительно, очень интересно будет, если нас «гебисты» загребут. А если танки пойдут на Белый дом – вот уж кровавое кино получится. Но только не надо нам таких приключений, упаси, боже.

Когда мы с Любой шли по улице Симановского, всё время охали, как мы боимся выполнять задание «Демократической России». Наконец Любочка  сказала, что развешивать листовки она сможет только в будках телефонов-автоматов. Там и нашу крамольную деятельность никто не заметит, и людям читать будет безопаснее. Я согласилась с её доводами, но подумала, что есть в этом что-то унизительное – прятать обращение «К гражданам России» в какую-то убогую телефонную будку. Решила, что  свои две листовки (третья осталась на работе) я повешу в самом центре города, на  главных столбах. Чтобы себя уважать и не чувствовать трусливым  зайцем.

Первую листовку решили повесить в телефонной будке у главпочтамта. Забились в эту невзрачную будку, вытащили листовку, руки дрожат, пластырь для наклейки не готов. Тогда Люба начала лихорадочно мазать стеночку клеем. Кой-как прилепили листок – и в темпе прочь, подальше отсюда. Очень быстро дошли до сквера с фонтаном.

- Слушай, Люба, - сказала я решительно. – Ты как хочешь, а я сейчас спокойно сажусь на лавочку, режу пластырь, а потом, не торопясь, клею свою листовку на столбе у автобусной остановки. Идёшь со мной?

Куда Любе деваться? Согласилась. Когда резали пластырь на лавочке, я давала ценные инструкции:

- Подходим к столбу, ты клеишь пластырем верхний и нижний углы с левой стороны, а я – с правой. И сразу уходим. Пошли!

Наклеили очень быстро и чётко. Вот что значит хорошо подготовиться и не раздумывать в нерешительности.

Пластырь для следующих двух листовок мы готовили в скверике у памятника Ивану Сусанину. Правда, нам здорово мешал один пьяный мужик, который привязался с просьбой, чтобы мы  ему отстригли  немного пластыря. При этом он величал Любу «парнем». Дали ему пластыря, чтобы отвязался. И отправились на Сковородку. Люба опять пристала насчёт  телефонной будки, пришлось ещё одну её листовку повесить там. При этом руки уже дрожали меньше, хладнокровия прибавилось.

Когда переходили дорогу к остановке 102-го автобуса, увидели милицейский патруль с резиновыми дубинками. И подумалось сразу: не на нас ли эти дубинки припасены?

Вторую листовку моего изготовления я планировала прикрепить к афишной тумбе на остановке. Этот лист мы вешали чётко, почти спокойно: опыт появился. Однако, видимо, именно здесь засёк нас агент КГБ, чего мы, разумеется, не заметили. Увидели только, оглянувшись, что какой-то мужчина сразу принялся читать воззвание «К гражданам России». Я сразу же очень обрадовалась и загордилась: пусть знает, что и в нашей сонной Костроме тоже есть сопротивление, что не все равнодушны к происходящему.

Оставшиеся Любины листовки решили не вешать: они были плохо пропечатаны, да ещё под копирку, не то, что мои – яркие. Мы разошлись в разные стороны. Люба отправилась в кулинарку, а я – на базар за помидорами. Смотрела, нет ли где на столбах ещё листовок, развешенных «дэпээровцами». Не было. Неужели мы с Любой первые ринулись в это опасное предприятие?

Я гуляла по базару, отдыхала от напряжения и не знала, что за мной следует сыщик. Короче, я пришла в библиотеку и привела за собой «хвоста». Он явился минуты через три после меня. В это время на абонементе работала Вера Стрельцова. «Гебист» притворился пьяненьким простачком и начал в несколько развязной манере просить у неё журнал «Крылья Родины». Вера толковала ему, что у нас библиотека детская, и потому подшивок такого журнала нет. Тут вышла я, протянула мужчине  штук шесть других журналов, предложила присесть и посмотреть их. Он сразу осел капитально. А я тут же и без каких-либо сомнений поняла, что передо мною агент КГБ (не иначе кто-то свыше мне это подсказал). Мужчина  вроде бы и неплохо играл под пьяненького дурачка, но глаза у него были умные, трезвые и холодные. Сыщик-профессионал, который, однако, не сумел остаться инкогнито. И всё-таки сегодня я меньше боялась ареста, потому что знала: была не сдавшаяся Москва, Борис Ельцин, Белый дом и его защитники, были протестующие Ленинград, Свердловск, Воркута – и неизвестно, за кем победа – за путчистами или за нами. Так что «гебист» пока был не опасен, он просто вёл разведку.

А речи он завёл, разумеется, политические. Но как-то не по-умному (хотя, ведь играл пьяного).

- Дак что, правда, что ли, президента нашего скинули?

- Отстаёте от жизни.

- Да я слышал, да что-то недопонял.

Здесь, конечно же, шпик ожидает от меня пространных разъяснений текущей политической ситуации в духе демократических взглядов. Но я молчу.

-Эх, хитёр Горбачёв, - продолжает он, – наломал дров, и в кусты. Заболел он, видите ли. Нет, уж если довёл страну до ручки – отвечай. А то народ заставит ответить!

Здесь шпик ожидает от меня коррекции его неправильных взглядов на вещи, разъяснения положения о путче и о роли Горбачёва. Может, у «гебиста» даже и записывающее устройство есть? Но я молчу. Тут приходят читатели, и я начинаю их обслуживать по высшему классу вежливости и профессионализма. Правда, один сбой всё-таки был: я не заметила, что девочка пришла с абонемента младших школьников, и ей требуется консультация. Ведь внутреннее напряжение и насторожённое внимание в сторону шпика всё-таки отвлекали от работы. Он, наверное, заметил этот единственный сбой и понял, что я волнуюсь. Но в остальном-то я демонстрировала абсолютно ледяное спокойствие и выдержку.

Тут ребятишки-читатели пошли сплошным потоком, да ещё начали шмыгать в отдел книгохранения наши библиотекари, чтобы поглазеть на агента. Их, наверное, Верочка Стрельцова проинформировала (значит, всё-таки дурак агент, раз все его раскусили).

Когда читатели и наши девушки удалились, «гебист» снова завёл политические разговоры. Понёс какую-то околесицу. Потом сказал:

- Надо бы ведь тогда выбирать нового президента.

Не стерпело моё сердце, и я сказала ему зло:

- Вот уж об этом-то вас никто и не попросит теперь!

- Ну тогда ведь я могу и бомбу кинуть! – на весь абонемент захохотал «гебист».

И мне вдруг почему-то тоже сделалось смешно - сквозь злую-злую горечь: ведь он-то бомбу может кинуть – в каких-нибудь новых «врагов народа» – это, пожалуйста. И я зло засмеялась вместе с ним, хотя знала, что ой как зря: себя подставляю.

После этого он сразу же засобирался уходить. Сказал, видно, для порядка, чтобы правдоподобнее казалось:

- Как бы мне эти журнальчики на дом записать?

- Понимаете, у нас библиотека детская. Взрослым мы книги и журналы не выдаём.

- А моего ребёнка запишете? Правда, он ещё маленький.

- Пожалуйста, идите на младший абонемент, там его запишут, потом придёте за журналами (думаю: погляжу я, кто ты такой по паспорту). А впрочем, берите все журналы с собой и идите записывайтесь.

Вот тут он заюлил-заюлил, документы по карманам поискал и говорит:

- Извините, паспорт дома забыл. Я уж тогда в следующий раз ребёнка запишу, а сейчас в читальный зал пойду. Большое вам спасибо (ну ясно, будет ли он подставляться с паспортом).

Ушёл в читалку, сидел там около часа, листал журналы, изучал общую обстановку в библиотеке – этом гнезде демократической крамолы. Ни к кому не приставал. Может, ждал, что увидит ещё и Любу Сычёву?

А мы тем временем в коридоре обсуждали его персону. И никто не сомневался, что он из КГБ. Когда мужчина уходил, то эту нашу кучку заговорщиков в коридоре засёк. Так что не всё было в библиотеке спокойно, как это казалось с первого взгляда. Все наши болели за демократов!

Вечером после работы я, Люба Сычёва и мой маленький сынок Шурик (взятый из  детского сада) отправились в штаб противодействия ГКЧП. Шурику я сказала:

- К старым друзьям идём.

Он заулыбался, довольный:

- Опять к старым друзьям!

В штабе народу было невпроворот. Николай Полиров рассказал нам об оперативной обстановке. Все ребята-демократы, оказывается, сидели и ждали выступления по костромскому радио председателя горисполкома Бориса Коробова.  Мы решили тоже немножко послушать. Шурика я усадила на стул, велела сидеть тихо. Да он и без моих указаний умеет отлично себя вести в общественных местах.

Коробов заговорил о соблюдении спокойствия, порядка и дисциплины, будто ничего не произошло. Утешил костромичей тем, что будет больше давать водочки на талоны (только о водке сейчас и думать!). Ну чего от этих чиновников ждать-то? Им ведь всё равно, какой власти подчиняться.

Когда мне ситуация с Коробовым стала ясна, я набрала со стола всяких листовок с указами президента и шепнула Шурику:

- Пойдём тихонько.

Люба тоже вышла за нами. После того, как мы побывали в штабе, настроение сразу улучшилось: идёт нормальная, целенаправленная работа против ГКЧП. И появляется надежда, что мы всё же победим!

Из штаба мы с Шуриком пошли не домой, а к моей старой школьной подруге Люде Колесовой – поздравлять её сына Женьку с днём рождения. Несли в подарок две книжки. Оставаться в гостях мы не собирались, но так уж вышло, что у Люды в семье тоже бушевали политические страсти, и за этим шумом и гамом нас как-то незаметно усадили за стол. Людино семейство раскололось на два лагеря: Вася с Людой – демократы, а их мамы и Васин брат – офицер-афганец – консерваторы. И все судили и рядили о путче. Я вытащила было из сумки свои листовки, но Людина мама мигом заставила меня запихать их обратно: видеть не захотела сии опасные бумаги. Так и промитинговали мы весь Женькин день рожденья.

Только вернулись с Шуриком домой, как мне позвонила Марина Авдеева – ещё одна  школьная подружка. Она срочно решила стать демократом. И теперь, в тяжёлые времена, желала послужить новой России.

- Что нужно делать? – спросила Марина.

- Вешать листовки.

- Где их взять?

- В райисполкоме, в 407-м кабинете.

Я дала ей телефон и ценные инструкции, и Марина с какой-то знакомой девицей ринулись добывать листовки. Авантюризма  Марине тоже не занимать. Это, наверно, осталось в характере с тех давних лет нашей юности, когда мы ходили в секцию фехтования и играли в мушкетёров.