Любила бывать и у другой маминой подруги - Жени Красновской, яркой, темпераментной, остроумной. Жила она неподалеку от нас - на улице Машкова в большом доходном доме, который до революции принадлежал семье ее мужа. От всего былого богатства Жене досталась большая зала в бельэтаже с высокими окнами и двумя колоннами посредине. Муж Жени сгинул в лагерях, но у нее был сын Валерий - сказочный принц моих детских видений, лет на десять старше меня. Был он так хорош, что мне и в голову не приходило соотнести его с собой. Благородный профиль, вьющиеся волосы, прекрасный тембр грассирующего баритона. Легкий, умный, смешливый, элегантный. Художник. Золотая молодежь, он везде бывал, всем интересовался, всё знал и был безупречно воспитан. Пользуясь бешеным успехом у женщин, к красоте своей относился беспечно и никогда не использовал для собственной пользы. Как выяснилось много лет спустя, влюблен был в мою маму и на всю жизнь до самой ее смерти остался постоянным и верным ее другом-собеседником. А женился бездарно - на дочери постояльца, которому Женя сдавала угол. В сущности, на первой попавшейся женщине: Люда не была ни красивой, ни умной, ни хозяйственной. Разве что преданной и сексуальной, и всегда под боком. Ничего хорошего из этого брака не вышло.
С Валерием, или, как звали его дома, - Валей, у меня связан один из самых острых эпизодов осознания себя чужой девочкой. Мне было лет семнадцать-восемнадцать, и мне некуда было пойти на Новый год. Решительная мама позвонила, кому могла, - Вале. Валя ответил, что встречает Новый год дома с женой, и к нему придет приятель с девушкой. "Пусть она там с вами посидит",- должно быть, сказала мама. Валя не возражал.
Приятелем оказался легендарный Лева Збарский. Из всех своих однокурсников по Полиграфическому Институту он выбрал Валю другом, наперсником, конфидентом и спутником в любовных похождениях. Одного его счел равным себе, хотя на социальной лестнице Валя стоял несоизмеримо ниже. Отец Левы был академик, Герой социалистического труда, директор Лаборатории при мавзолее Ленина, биохимик Борис Збарский. Хранитель "Объекта №1", тела Ленина.
Если мертвых вождей (кроме Ленина, еще и Дмитрова) он бальзамировал, то живых лечил, и в его двенадцатикомнатной квартире в Доме на набережной стены были увешаны портретами членов Политбюро, его пациентов, с дарственными надписями. Увы, охранными грамотами они не послужили. В 1952 году, в разгар антисемитской кампании и дела врачей на глазах у Левы и Вали, Бориса Збарского арестовали. Формальным поводом послужила его брошюра "Мавзолей Ленина", признанная политически вредной за то, что "Збарский не отразил роль Сталина в дни Октябрьской революции", а, сообщая о вскрытии тела Ленина, указал, что мозг Владимира Ильича был перегружен работой и переутомлен. Когда жена его кинулась хлопотать по бывшим пациентам, арестовали и ее. До смерти Сталина, почти два года оба просидели в одиночных камерах. Семидесятилетнего Збарского пытали, он вернулся инвалидом и через год умер от сердечного приступа прямо во время лекции в 1-ом Медицинском Институте, где его восстановили в должности профессора. Похоронили его на Новодевичьем кладбище с почестями. А сын Лева, умный, самоуверенный, удачливый, вернулся к прежней беспечной светской жизни. Но не только. Он был талантливым художником-графиком, и в 1956 году вышла первая книжка с его рисунком на обложке - Избранные сочинения Олеши. Сам факт соединения молодого художника с опальным до того Олешей делал ему честь. Но и рисунок был отличный: птица, очерченная без отрыва пера от бумаги, единой линией, в которой виделось и подбитое крыло, и благородство осанки, и безупречность формы. Делал Збарский и мультфильмы, и другие книжки, и даже однажды - спектакль с Анатолием Васильевичем Эфросом в Современнике ("Никто" по Э.де Филиппо, 1958)...
Как и подобает сыну жреца-хранителя Тела, младший Збарский исповедовал культ тела, но только молодого, прекрасного и хорошо одетого: больным, уродливым и старикам в его мире места не было. Важнейшим его свойством был донжуанизм. Если красавцу Валерию для завоевания очередной женщины достаточно было протянуть к ней руку и подхватить, как спелый плод, то Лева мог взять любую не красотой, а усилием воли, и все его женщины (знаменитые, во всяком случае, такие как Марианна Вертинская или Людмила Максакова, оставившие письменные свидетельства) никогда от него не отрекались. Истинный донжуан, Лева все время женился и постоянно состоял в законном браке, что не мешало ему привечать красавиц на стороне. Вот и на тот Новый год он, женатый человек, пришел с новой молоденькой возлюбленной. Ее звали Регина. Позднее он женится на ней, и Регина Збарская приобретет невероятную популярность и в СССР, и за рубежом в качестве одной из первых советских моделей, королевы подиума.
Так вот и представьте себе загадочного (потому что был он молчалив и высокомерен) супермена Збарского с красавицей Региной, которая позднее, в 1963 году послужит ему моделью для его дивных иллюстраций к Метаморфозам Овидия. Красавца Валерия с молодой женой, пусть не красавицей, но с прекрасной фигурой и в сногсшибательном наряде - летящем шифоном платье с голой спиной. Все - в вечерних туалетах, так как им ближе к утру предстояло отправиться еще куда-то. Атмосфера интимного общения и соблазнения (Люда соблазняла Валю, Лева - Регину). Свечи. Роскошный ужин на остатках фамильного серебра. Нездешняя музыка. А я в новом зелененьком платьице с потугами на стиль времен НЭПа, которое еще недавно казалось мне нарядным, а теперь, как в сказке Уайльда "День рождения инфанты", я взглянула на других, как бедняга Карлик в зеркало, чтобы осознать свое убожество. Зачем я явилась? Кому я интересна? Правда, Валя меня специально пригласил. Правда, Люда в качестве хозяйки вечера ко мне внимательна. Но воистину я здесь не к месту и не в своей тарелке: стесняюсь того, как выгляжу, слова застревают в горле. Говорит весь вечер один Валя, танцуют две пары, а мне остается налегать на сациви. Оно и осталось самым сильным положительным воспоминанием о том Новом годе, а от всего остального - жгучий стыд и досада на себя - девочку, прильнувшую к стеклу чужого праздника.
Кстати, Женя, Валина мама, завела долгий роман с отцом Люды, и так они и жили крест-накрест, пока отец Люды не сбежал, а Валя не купил кооперативную квартиру. Он довольно долго и безрадостно жил с Людой, но, в конце концов, все-таки ушел от нее.
У Гали Галенской, в отличие от Клавочки Воронцовой и Жени Красновской, муж был. Должно быть, очень толковый. Потому что, будучи евреем (его звали Ефим), работал в немалом чине на секретном ракетном предприятии в Подлипках (говорил, что на авиационном заводе) и прямо там же рядом с предприятием получил отдельный маленький коттедж. Мы с мамой бывали у них часто. Там было тепло, вкусно и весело, там была собака, и, главное, там был ДОМ, которого не было больше ни у кого. Такого и понятия как бы не существовало. Особенно хорошо было зимой, когда, отшагав от станции довольно большое расстояние по скрипучему и глубокому снегу, мы попадали в уют и радушие. Однажды, отпраздновав у Гали и Фимы Новый год, мы торопились к последней электричке через холод и снег. Впереди брела согбенная мужская фигура. Вдруг сзади послышался шум бегущего человека. Обернулись - мальчишка лет восьми. Бежит что есть силы и кричит: "Дедушка, дедушка, там еще крем остался!". Против такого аргумента не устоишь, и фигура развернулась и побрела обратно: бог с ней, с электричкой, заночуем, но не оставлять же крем не съеденным...
Мама с Галей Галенской у неё в Подлипках
