Обратная дорога была спокойная. Приехавши в Стенливиль, сдал отчёт. Никто мне ничего плохого не сказал, и только один из административной публики сказал, что я молодец: «Браво, не поддался никакому влиянию, смелые рапорты писал, и жалко, что уезжаешь». Уплатили мне причитающиеся деньги, и теперь я поехал домой.
Не доезжая до Элимба, по дороге остановился у моего соседа m-r Dierrax на станции Гао (Gao), который был маркитантом (cantinier). Тот был удивлён меня увидеть и сказал, что ходили слухи, будто я убит китавала или в этом духе, что я больше не вернусь, и что по приезде в Элимба меня ждёт сюрприз. Какой – он не сказал, но смеялся, говоря: «Увидите».
Настаивать не стал, раз не хочет говорить, но вызванное этим любопытство было большое и увеличило и без того огромное желание скорей доехать до дома.
До Элимба было 25 км. Распрощавшись, поехал. Гнал, вернее, старался гнать машину как можно скорее, но ночью, едешь всегда медленнее. А тут дождик начался, и на одном повороте чуть было не наскочил на двух слонов. Один сразу повернул в лес. Первый же, который бежал впереди меня и которому я почти врезался в зад, но вовремя затормозил, поскорее потушил свет и, обождавши немного, снова засветил, он бежал впереди. Я снова потушил свет, и когда снова зажёг, его уже не было.
Подъезжаю в Элимба к дому. Дождь льёт тропический. Вижу в моём доме в столовой свет и люди. Ввиду большого ливня, грома и молнии мой подъезд вплотную к дому никем не был замечен. Но всё же свет машины в упор в двери и окна заставил жильцов выйти на веранду.
Я выскакиваю из машины и скорее бегу к себе на веранду, спасаясь от дождя, который хлещет как из ведра. Представляюсь: Любовин. Вышедший навстречу говорит свою фамилию - Facque, приглашает в столовую, где знакомит меня со своей женой и дочкой лет десяти, приглашает ужинать.
За разговором ещё раз спрашивает мою фамилию. Я ему говорю.
Он: «Мне ваша фамилия знакома».
Я: «Да, она написана на доске при въезде сюда, на мою плантацию».
Он: «Ах! Теперь вспоминаю, да! Верно! Но доску сбили камионами, и вот поэтому я вашу фамилию забыл».
Расположился он в моём доме, как у себя. Спрашиваю, не могу ли я получить комнату. Он неохотно отводит мне мой салон, забитый разными ящиками. При разговоре он мне рассказал, что он помощник строительных работ бетонного моста в Элимба, что бельгийское правительство поселило его сюда, что сказали, что я убит; что он очень жалеет, но из моего дома никуда не пойдёт без приказа высших его начальников. Я ничего не отвечаю. Позволяю человеку высказаться. Переселение в бамбуковый домик для приезжих, его не устраивало. И я его понимал: ветер, дождь с потолка, то есть с крыши, так как потолка не существует. Да и удобств никаких не было.
Потом я узнал, что он очень хороший человек, но набитый всяким вздором про иностранцев. А тем более, бельгийцы большие ксенофобы, в чём я давно убедился. А посему я, ничего не отвечая, уверенный в своих правах, оставил всё дело до завтра.
Разложил мой бой походную кровать, поскольку мою домашнюю кровать нужно было разгрузить от мешков с арахисовыми земляными орехами в мундирах – безобразие!. Я уснул от усталости и удовольствия быть дома. У себя дома! Ну а насчёт незваных жильцов я не беспокоился, зная, что управлюсь с ними, уверенный в своих правах.
Утром просмотрел всё моё имение: солнечный чайник (sechoir a cafe - буквально: сушилка для кофе) разбит, гараж забит досками, металлическими и деревянными стройматериалами, термиты забрались всюду и всё подточено, во дворе шесть камионов, дорога разбита с большими ухабами, а в доме тоже термиты хозяйничают, хотя его жена здесь лучше смотрит.
Прошёлся по плантации. Всюду и кругом мои рабочие по плантации накопали волчьих ям-западней для антилоп, диких свиней и так далее. Плантация заросла бурьяном. Верно, администрация аккуратно платила моим рабочим моими деньгами, но никто ничего не делал и никто ни за чем не смотрел, а наоборот – брали моих рабочих на всякие работы и платили им солью или рисом, для рабочих моих это было очень выгодно, ведь на руки двойная плата и гуляй – ничего не делай. Потом узнал от m-r Facque: ему сказали, что когда подтвердится моя гибель, то бельгийское правительство продаст мою кофейную плантацию и на вырученные деньги будет покрывать бельгийское добро, национализированное коммунистами в России. Теперь мне понятно, почему меня погнали к китавала: надеялись, что в восстании я погибну, а восстание-то оказалось неповсеместное.
В общем, я ему предложил очистить мою спальню, салон, уборную, где стояло ящиков 10 с пивом и другими напитками, и занять ему остальные две комнаты; веранда и столовая будут нашими общими вплоть до его отъезда. Он было захорохорился, но я его предупредил: понимаю, что он подчиняется своим старшим, и что они мне люди неизвестные, но я у себя дома, а посему никому не подчиняюсь, а наоборот, все в моём доме подчиняются мне».
Смотался он в Паулис, на другой день получил телеграмму немедленно перебраться в Гао, в дом приезжих, чему он был крайне удивлён, что так быстро выставляют его из моего дома, но ведь не я же давал разрешение вваливаться в мой дом.
Дня через три-четыре приезжает старший инженер провинции, знакомимся, m-r Facque ещё у меня. В присутствии инженера он было похрабрел, начал возмущаться притеснениями, которые я ему сделал и делаю. Мне ничего другого не оставалось, как подтвердить уже моё возмущение произволом и издевательством бельгийского правительства и причинёнными мне убытками и разорением.
Инженеру было крайне неловко, он извинился за недоразумение, приказал m-r Facque разорённое исправить, постараться освободить мой дом завтра же и всё такое. Скажу откровенно: всё было починено и исправлено очень хорошо, уплачено за раздавленные кофейные деревья и оставлено в натуре: цемент, гвозди, доски и так далее на покрытие того, что могли забыть сделать. Это была большая любезность. Потом мы были в самых прекрасных отношениях. Мне было приятно ездить к ним в Гао, а потом они поселились поблизости от меня, на другой стороне реки Бомоканди, в деревне Сонголия. Были у них в гостях в Стенливиле, где m-r Facque и умер от тоски по своему умершему единственному сыночку десяти лет. Да будет ему конголезская земля пухом.
Свободное копирование
