Взгляд в прошлое:
ГЕНИЙ, УДУШЕННЫЙ В ПОДВОРОТНЕ
Тема покаяния коммунистов перед народом за раздавленную свободу впервые в русской литературе поднята Василием Гроссманом – задолго до диссидентских шестидесятых годов, задолго до перестроечных восьмидесятых годов и разгона компартии. И тема советских концлагерей во всей их жуткой реальности и всеохватности в русской литературе впервые поднята Гроссманом. Еще далек был «Архипелаг Гулаг» Александра Солженицына, еще далеки были «Колымские рассказы» Варлама Шаламова и воспоминания выживших советских каторжан, еще никому не было позволено даже заикнуться о существовании советских лагерей смерти, а Василий Гроссман уже описал в художественных образах гигантский концлагерь, в который превратили страну сталинские подручные, раскрыл звуки сводного гулаговского оркестра, подлинные запахи эпохи большого концлагеря:
«А сирены все выли, дальние и близкие, – северный сводный оркестр. Он звучал над морозной красноярской землей, над автономной респуликой Коми, над Магаданом, над Советской Гаванью, над снегами колымского края, над чукотской тундрой, над лагерями мурманского севера и северного Казахстана... Под голоса сирен, под удары ломика по подвешенной к дереву рельсе шли добытчики соликамского калия, ридеровской и балхашской меди, колымского никеля и свинца, кузнецкого и сахалинского угля, шли строители железной дороги, идущей поверх вечной мерзлоты вдоль берега Ледовитого океана, рабочие лесоповала Сибири и Северного Урала, мурманского и архангельского края... В этот снежный ночной час начинался день на таежных лагпунктах и командировках великой лагерной громады Дальстроя».
Сталинский режим превратил Россию в «великую лагерную громаду» – таким режим хотел бы сделать весь мир! И когда читаешь гроссмановские страницы о чудовищном засильи уголовников в советских концлагерях, об их издевательствах над политическими ссыльными и просто над ни в чем неповинными льдьми, невольно возникает страшный вопрос – а не правит ли и во всей «великой лагерной громаде» банда уголовников, не захватила ли именно эта банда номенклатурных уголовников власть в России? Гроссман дает в романе бесстрашный и жесткий ответ на этот вопрос: 5«Лагерь давал как бы гиперболическое, увеличенное отражение запроволочной жизни. Но действительность по обе стороны проволоки не была противоположна, а отвечала закону симметрии». Гиперболическое видение Гроссмана привело впоследствии партийных функционеров–уголовников в состояние невменяемого бешенства и к немедленному запрету романа.
***
Говоря о романе «Жизнь и судьба», приходится часто повторять – впервые, впервые, впервые... Гроссман не обходит острые углы, высвечивает правду горькую и жестокую. В догроссмановской литературе о Великой Отечественной войне непреложным было моральное превосходство советских людей над фашистами, и, более того, война представлялась, как столкновение двух систем, не имеющих ничего общего, противоположных и в целом, и в частностях, антагонистичных и в идеологии, и в ее практическом воплощении. Гроссман впервые в литературе раскрыл поразительную схожесть двух систем в момент их смертельной схватки. Прямое столкновение гитлеровских и сталинских концлагерей, заставляющее мучительно размышлять о том, что же, на самом деле, лучше – это лишь первый и поверхностный слой правды, вскрытый в романе. За ним следует глубинный слой правды, который даже для диссидентов шестидесятых годов был шокирующим – идентичность, вплоть до деталей, идеологических основ фашизма и коммунизма. Эта тема раскрывается Гроссманом в потрясающих по эмоциональной напряженности «беседах» нациста-философа оберштурмбанфюрера СС Лисса и заключенного большевика-философа Мостовского. Лисс постоянно называет Мостовского учителем, утверждает, что Гитлер многому научился у Сталина, а Сталин у Гитлера, что его, Лисса, партия переняла опыт и заимствовала методы у партии Мостовского. Честный Мостовской поначалу взбешен такими сопоставлениями, не желает отвечать на вопросы эсэсовца, но постепенно его одолевают ужасные сомнения – ведь то, о чем он сам думал, те, беспокоившие его самого бесчеловечные проявления сталинского насилия, о которых он старался не думать, полагая их не стоящими серьезного отношения частностями, – все это, оказывается, в полной мере использовано и чудовищным образом реализовано нацистами.
Коммунист Мостовской был расстрелян в фашистском концлагере за попытку создания подпольной группы сопротивления, его друг коммунист Абарчук был убит в советском концлагере за попытку разоблачения банды уголовников.
Юрий Окунев
Февраль, 2008 http://publications.yuriokunev.com/essays/ru/genii.pdf
Свободное копирование
