В Свердловске (нынешнем Екатеринбурге) попал под ментовские сапоги. Было неприятно, я бы даже сказал — больно. Долго после ныли ребра. Началось с какого-то пустяка. Мент мне:
— Ты что, блатной?
— А что, не видно?
Меня отметелили. Потом поднял шум, водили на медосмотр. Та рана «в паховой области размером 3 на 5 см» из ХТС № 63, относится, наверное, не к саратовской стычке, а к эпизоду в Свердловске. Подведу промежуточный итог. В четырех случаях руко- и ногоприкладства два раза я одержал верх, два раза менты. Счет вроде бы ничейный. Физически больше потерпел я, морально — менты. Но за ними численное превосходство, что и должно мне засчитаться.
Свердловская тюрьма (с пересылкой) огромная, целый город. Здесь привал на Великом тюремном пути. Здесь пересекаются все дороги, ведущие с Запада на Восток и с Востока на Запад. В СССР семь больших крытых: во Владимире, Балашове, Новочеркасске, Ельце, Тобольске, Чистополе, Златоусте. Самые большие Владимирская и Тобольская. Самые страшные в Ельце (общий режим) и Златоусте (усиленный режим). Есть крытые небольшие: в Тулуне, Вильнюсе, Верхнеуральске, Красноводске, Новозыбкове (женская), Покрове (чахоточная). Тут, в Свердловске, встречаются крытники со всей страны. Идущие в тюрьму и возвращающиеся из нее. Из Сибири в Европу и из Европы в Сибирь. Беспокойный, отчаянный, закаленный народ. Именно в крытых, в основном, сидят воры в законе.
И в прошлый раз, этапом в Елец из Тобольска, и теперь, в обратном направлении, поместили меня в коридоре смертников. Их камеры по соседству, и надзор усиленный. Еда хорошая сравнительно с остальной тюрьмой. Но гнетет мрачная атмосфера. Рядом приговоренные к смерти. Иногда ночью, в гулкой тишине, раздаются крики. У какого-то бедолаги не выдержали нервы...
Говорят, Свердловская тюрьма исполнительная. Во всяком случае, многих смертников потом никто никогда не видел. Возможно, приговоренных отправляют из Свердловска на расстрельный полигон. Может быть, и в тюрьме расстреливают.
Однажды в Ельце на время шмона поместили меня в камеру карцера на старом корпусе. Добродушный старый надзиратель обратил мое внимание на желоба в каменном полу: «Здесь раньше расстреливали, а канавки, чтобы кровь стекала». Мент живой такой, веселый. Возможно, сам и стрелял.
К смертникам отношение у зеков особое. Все стараются им помочь, поддержать, подогреть. Помню, в «столыпине» ехал как-то в двойнике с получившим вышку. Всю долгую ночь он снова и снова рассказывал свою историю. И постоянный рефрен: «Помилуют — не помилуют? Расстреляют — не расстреляют?» Зек медленно сходил с ума. Постарался его обнадежить.
Свободное копирование
