Допрос следующих двух свидетелей, осужденных Александрова и Соколова, протекал по одному образцу. На вопрос судьи, что они могут сказать о крамольных разговорах подсудимого, свидетели мнутся, вертят головами и молчат. Молчат помногу, истощая общее терпение. Судьи и прокурор безуспешно понукают их высказаться, затем судья вынужден напомнить свидетелям, что они давали письменные показания и просит их вспомнить. Это тоже не приводит к цели, тогда судья отрывок за отрывком прочитывает показания свидетелей на предварительном следствии, и свидетели подтверждают их. Эти показания составлены по трафарету: Кирилл говорил о притеснении евреев и казахов, отсутствии в нашей стране демократии, гражданских свобод, что советская конституция фикция, а советское государство колониальная держава, он порочил Ленина и Брежнева.
…Выяснилось, что Александров давал свои следственные показания 8 апреля, а уже с 27-го работал без конвоя.
Показания следующего свидетеля, Кононова, интереснее. Он наивно проговаривается о том, что дал письменные показания на предварительном следствии заместителю прокурора г. Ельца по надзору Фролову, после того как тот показал ему показания предыдущего опрошенного. Так сказать, в виде образца. Судья и прокурор, якобы уточняя это обстоятельство, старались добиться у свидетеля отказа от его слов, компрометирующих органы следствия, но цели не добились.
Вызывается свидетель Филимонов Анатолий, 1956 года рождения, уроженец г. Ленинграда, осужденный на три года тюремного режима. Его показания настолько впечатляющи, что зафиксировались в моей памяти почти с протокольной точностью.
Б: — Свидетель Филимонов, расскажите, что Вы знаете о преступных действиях подсудимого Подрабинека.
Ф: — Я показаний давать не буду.
Б: — Но Вы знаете Подрабинека?
Ф: — Знаю.
Б: — Так почему не будете давать показаний?
Ф: — Гарантируйте мне личную безопасность, тогда дам.
Б: — Что за новости, никто и ничто Вам здесь не угрожает. Чего Вы боитесь?
Ф: — Здесь – ничего. Гарантируй безопасность, тогда все расскажу.
Б: — Вы давали на следствии показания?
Ф: — Да.
Б: — Так подтвердите их.
Ф: — Я отказываюсь от своих письменных показаний на следствии.
Б: — Почему?
Ф: — Они были ложными.
Б: — Зачем же Вы дали ложные показания на следствии?
Ф: — Под страхом.
Б: — Страхом чего?
Ф: (некоторое время молчит, колеблется, затем решается) — Страхом пресс-камеры.
Б: — Что это за камера, никогда не слышал.
Ф: — О ней знают все заключенные. Пресс-камера, пресс-хата, в которой избивают, уродуют лиц по предписанию администрации.
Б: — Кто же их избивает и, как Вы говорите, уродует?
Ф: — Подобранные заключенные.
Б: — Вас били?
Ф: — Нет.
Б: — Откуда же Вы знаете об избиениях?
Ф: — От своих сокамерников Абдуллаева и Мошкина, которых били.
Б: — Вы видели, как их били?
Ф: — Мошкина избивали до того, как он появился в нашей камере, и продолжали бить, когда он попытался обжаловать это в УПТУ Липецка. Абдуллаева сильно увечили во время моего пребывания в камере. Все-таки это советская тюрьма, а не чилийская хунта!
Б: — Подсудимый, у Вас имеются вопросы к свидетелю?
К: — Имеются. Свидетель Филимонов, Толик, Вы не знаете, снимался кто-нибудь с должности из администрации в связи с разоблачением о пресс-камере?
Б: — Вопрос снимается!
Ф: — Знаю, было снято три человека.
К: — Вопросов больше нет, администрация, конечно же, была в курсе.
Филимонова уводят. Кирилл ходатайствует о том, чтобы его оставили в зале суда. Судья не реагирует на это ходатайство, оставляет его без внимания.
К: — Ессе хомо! Это человек, в отличие от Вас, судья! (Садится).
Б: — Что Вы сказали, повторите!
К: (встает) — «Ессе хомо», это человек, в отличие от Вас, судья! (Садится).
Б: — Кажется, Вы меня оскорбили? Да, это оскорбление. Ставлю вопрос о Вашем удалении из зала суда. Товарищ прокурор, Ваше мнение?
Н: — Думаю, что можно ограничиться предупреждением.
Мне делают последнее предупреждение за скверное поведение и оставляют в зале суда. Объявляется десятиминутный перерыв.
Свободное копирование
