Мама слабела с каждым днем, но потихоньку собирала вещи в дорогу. Самое ценное по ее понятиям было сложено в черный клеенчатый чемодан. Она сказала, что там, в эвакуации, будем менять эти вещи на продукты. Так оно и случилось. Мы ходили с ней по деревням и обменивали городскую одежду на крестьянскую еду.
11 марта утром в дверь сильно постучали. На пороге стояли два солдата. Один подхватил мать под руки, другой взял зеленый шелковый сверток. Потом они поднялись наверх еще раз и принесли наши вещи. Мама упросила солдат взять и нашу соседку Марию Федоровну с двумя детьми: мою подругу Линку и ее трехгодовалого брата Борьку.
Фургон тронулся. Нас привезли в бывшую барскую усадьбу Юкки, что находилась на выезде из города. Деревянные колонны украшали фасад этого большого деревянного дома. В большом зале, где когда-то, наверное, танцевали господа, на мозаичном паркетном полу вповалку сидели и лежали изможденные люди. Нам принесли миску манной каши. Из-за отсутствия ложек мы по очереди с мамой тянули ртом в себя эту кашу. Но сначала, окуная указательный палец в миску, мама накормила нашего Гешку. Он чмокал губами, обсасывал палец и сердился, когда случалась задержка.
Стемнело, и нас погрузили в крытые брезентом грузовики. Колонна тронулась. Мы проехали через Ржевку, мимо Всеволожска и уже в глубокой темноте машины спустились на лед Ладожского озера. Ехали медленно, машины объезжали глубокие полыньи, образовавшиеся от взрывов бомб и снарядов. Девушки-регулировщицы тонкими синими лучиками своих фонариков указывали, где надо объезжать полыньи. У меня почему-то прохудился валенок на правой ноге, пальцы торчали и сильно мерзли. Всю жизнь потом мерзла моя правая нога. Я-то знаю, почему!
Свободное копирование
