Обхода все ждали с волнением. Женщины прихорашивались – каждая как привыкла. Городские расчесывали волосы и подкрашивали незаметно губы. Сельские упаковывали голову в крапчатый белый платок, словно в палате мороз стоял. Принимали соответствующую позу. Женщины помоложе ложились на бок, выгнув красиво бедро и распахнув вырез рубашки, вроде им жарко. Бабы постарше, сельские, вытягивались по стойке «смирно», как покойницы, а глаза – в дверь.
Вот он входит с улыбочкой (понимает свою неотразимость!), ласково и весело шутит, приветствуя всех сразу:
– Здравствуйте, гражданочки болезные! Как ночь спали?
– Здрасьте! Плохо спали! – дружно рапортует палата.
– Что же так?
За Василием Николаевичем тянутся студенты, окружают первую койку, возле которой врач останавливается. Он тут же присаживается на подставленный стул, и начинается осмотр с элементами лекции.
Мы ждем своей очереди. Не знаю, что там испытывали другие женщины, а у меня поднималась температура, горели щеки, трепыхалось сердце. Сейчас, сейчас он подойдет…
И наступает моя очередь.
– Ну-с, красавица, как дела? Вижу – температурка? Так, ложись на спинку.
Он отбрасывает одеяло и задирает подол рубашки.
– Обратите внимание, товарищи студенты, на эту осиную талию.
Все смеются, перешептываются. Я умираю от стыда и пытаюсь прикрыть самую «позорную» часть тела, грудь, невольно сползаю ниже. Но Василий Николаевич пересаживается на мою постель, нежно улыбается:
– Ку-уда от меня удираешь?
И снова отбрасывает рубашку, слушает сердце, потом легкие:
– Дыши, не дыши, А ну, послушайте вот здесь, – говорит кому-то из студентов, передавая фонендоскоп.
Меня обстукивают спереди и сзади.
Я больше любила те дни, когда мой доктор приходил без студентов. Мне кажется, тогда он был каким-то домашним, немного уставшим. Но выслушивал дольше, расспрашивал подробнее.
Мне особенно нравился тот момент, когда Василий Николаевич говорил:
– Садись и повернись спиной.
И сам присаживался сзади. Тогда я словно оказывалась в его объятиях. Через белый халат чувствовала тепло его тела, запах каких-то сигарет и одеколона (запах мужчины). По-моему, он тоже не торопил процесс выслушивания. Пусть у меня еще не было всех женских форм, но тонкая талия и высокая грудь имелись!
Вечером, перед сном я переживала заново эту процедуру осмотра и выслушивания в кольце его теплых рук и просто умирала от блаженства.
Ради этого доктора я вставала раньше всех в палате, чтобы снять бумажные папильотки и расчесать волосы. Других способов обольщения в моем возрасте тогда не знали. Такой отчаянный шаг как смотреть в глаза могла бы себе позволить только взрослая женщина. С мальчиками мы ведь не смотрели в глаза, а переглядывались! То был миг! Мы стреляли глазами, не понимая, что взглядом можно и целовать!
Перед сном женщины откровенничали, часто забывая о моей персоне. Я ведь помалкивала. Мне нечем было поделиться с ними. Зато они вываливали на мою неискушенную душу такие интимные подробности своей замужней жизни, о каких ни в одной книжке я пока не прочитала. Мне даже расхотелось замуж!
Правда, если бы Василий Николаевич бросил свою жену ради меня, я бы не устояла.
Так мне мечталось тогда…
Свободное копирование
