ГЛ.17 «…И СЧАСТЬЯ В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ»
В начале пятидесятых годов эпистолярным жанром владели абсолютно все – домашние телефоны имели только избранные. Прочие граждане посылали письма друг другу, а к праздникам и дням рождения – открытки. Мы получали свою порцию поздравлений от маминых подруг и знакомых, а из Самбора – от дяди Натана и его жены, тети Дуси,
Простой народ сильно голову себе не ломал над текстом, штампуя внизу: «жду ответа, как соловей лета» и «желаем крепкого здоровья и счастья в личной жизни». Но дядя Натан был не таков – писал персонально. Так что к Первомаю каждый член семьи получал конкретное пожеланье – с учетом возраста и характера адресата. Ляле, например, – «расти большой и красивой, да побольше пятерок в табеле», а мне ко дню рождения, 3 мая, пожелал «замечательного здоровья и первой любви».
Насчет первой – это дядя просчитался. В первых любвях у меня уже числился Петя Трескунов из детсада и Коля Артамонов из дома номер пять. А к середине восьмого класса список пополнил Шурик Михайлов. Этот черноглазый мальчик из соседнего класса поглядывал в мою сторону и ответно стрелял в меня взглядом. Дальше переглядываний дело не продвигалось, зато вполне хватало для душевного томления.
Девятый класс обрушил на мою голову столько разнообразных переживаний, что их бы хватило на всю оставшуюся жизнь.
Теперь-то я понимаю, что такое «счастье в личной жизни». Его и было навалом в мои шестнадцать с половиной лет. К понятию счастья я теперь отношу и душевные страдания, и лопнувшие мечты, и несправедливость учителей, и неразделенную любовь. Потому что страдания проходили, мечты превращались в надежду, неразделенная любовь сменялась нормальной, ответной, и не все учителя были ужасными.
К таким я относила нашу классную, преподающую украинский язык, Дарью Федоровну, женщину крикливую, сварливую и меня откровенно не любившую. Она четко знала, с кем надо разговаривать сладким голосом, на кого можно наорать. У нас учились дети преподавателей Транспортного института (ДИИТа). Были среди них и профессорские дети, и сын декана крупного факультета, и сын проректора. Но они как раз свою избранность никак не подчеркивали, вели себя вполне демократично, потому что у большинства учеников родители были рядовыми.
Это Дарья Федоровна выделяла их из общего коллектива, подчеркивая разницу между нами всеми своим отношением. Одним своим подопечным раздавала комплименты, другим прощала плохое поведение и учебу, понимая, что так куда проще сохранить нервную систему.
Я не раз слышала, как она отчитывала в коридоре вызванного родителя из простых. Попробовала бы она так разговаривать с папой-деканом!
Словом, мое отношение к ней определилось с первых дней. Я терпеть не могла несправедливых людей.
Уже после первой переклички мне прицепили кличку – Курочка.
– КурОч! – громко прочитала Дарья Федоровна, знакомясь с новичками в классе.
Я встала:
– Моя фамилия КУрач.
– Тут написано «О».
– А надо писать «а».
Дарья без улыбки уставилась на меня.
– Значит, ты КурАч?
– Нет, КУрач.
Сколько раз в своей небольшой жизни я это слышала! Безударный слог звучал двояко, что вносило путаницу. А виноват был папа, который фамилию КурАч произносил неправильно. Ну, не нравился ему правильный вариант!
– Пусть будет КУрач, – согласилась Дарья, исправляя в журнале ошибку.
– Курочка! – тут же выкрикнул Ульченко.
Естественно, что фамилию тут же связали с этой безмозглой птицей – курицей.
Так что с великим удовольствием я впоследствии приняла фамилию мужа. Уж лучше быть Волком, чем курицей!
Свободное копирование
