20 мая
Вновь из письма:
"Ты беспокоишься и тоскуешь, как мы тут живем. Сам понимаешь, веселого ничего быть не может. Но взглянуть на Париж, стал он несколько пустынней, а в общем такой же: сдержанный, покойный.
Дети и совсем как прежде. Выхожу недавно на большую улицу -- под платанами пятна майского света, в них прыгают три-четыре голоногих типа, лет по шести. И развлекаются: выучились гудеть сиренами. Очень ловко. И рады, и счастливы. -- Правда, недолго нагудели -- выскочили мамаши, концерт кончился.
А, собственно, дети больше всего тревожат. Не место им сейчас здесь. Около нас школа. В двенадцатом часу высыпают они на улицу, взглянешь -- [холодок по сердцу пройдет...] ну, как с этого ясного неба?..
[Пока благополучно. Но, конечно, все возможно.] Третьего дня сирена захватила нас на улице -- не детская, а настоящая. Мы недалеко отошли еще от дома, пришлось возвращаться. Было половина пятого -- много школьников на улице. Все они побежали, кто домой, кто в убежище поближе, взрослые тоже. Но особенно было грустно на детей смотреть. Минут через пять все опустело -- зловещая, неприятная пустыня.
Длилось недолго. [На этот раз к нам летели уже бомбовозы, их вдали остановили, под Парижем.]
Думаю часто о твоей горной, лесной стороне, о тебе самом. Природы очень хотелось бы сейчас, тишины, благообразия мирной жизни. Но это невозможно. У нас тишина (внутренняя) бывает только в церкви. Вообще только Церковь, Евангелие возвышаются неприступно над всем.
[Очень тронут, что ты сопереживаешь наше. Но не забывай: все это "наше" -- ничто рядом с тем, что там".]
Свободное копирование
