Наводнение - 8

Следующий день -- субботний -- мы употребили на сборы, приводили в порядок лодки и приготовляли новые шесты. Незадолго до сумерек мужчины зарезали одного поросёнка и собрали кровь его в чашку. Женщины принесли листья багульника и стали их подсушивать на огне, а Тунси кривым ножичком "апали" с сырых тальниковых жердей срезал длинные стружки "куаптеляни". На вопрос мой, зачем делаются все эти приготовления, он ответил, что вечером все четыре шамана будут камланить. И действительно, когда на западе погасла вечерняя заря, старшая из женщин принесла железную жаровню, сделанную в виде птицы. Она насыпала в неё горящих углей и поставила посредине жилища. Другая женщина вынула из берестяного футляра бубен и стала нагревать кожу его над огнём, время от времени трогая её колотушкой, чтобы узнать, достаточно ли она натянулась и звонкие ли будут удары. Когда всё было готово, Гобули бросил в жаровню несколько сухих листьев багульника. Тотчас весь дом наполнился едким и ароматичным дымом.

Первым камланить должен был Хутунка. Он надел на голову венок из стружек, подвязал на себя пояс с металлическими конусообразными трубками и позвонками и взял в руки колотушку и бубен. Последний имел овальную форму с большим диаметром в метр длиною, а колотушка представляла собой тонкую выгнутую пластинку, обтянутую мехом выдры, и с ручкой, украшенной на конце резною медвежьей головою. Хутунка встал перед жаровней и некоторое время молчал, закрыв глаза, как бы собираясь с мыслями.

Все присутствующие расселись по нарам.

Прошла минута-другая, и вот среди всеобщей тишины моё ухо уловило какие-то звуки: Хутунка чуть слышно тянул ноту за нотой, не раскрывая рта. Он постепенно усиливал свой голос и призывал к себе духа "севона", помогавшего ему при камланьи. Пение его было печальное и монотонное. Понемногу он оживал и переминался с ноги на ногу. К голосу шамана присоединился металлический шорох, издаваемый позвонками. Иногда он вздрагивал, подымался на носки и припадал на колени. Выражение лица его было весьма напряжённое. Он говорил несвязные слова, упрашивал и умолял своего духа помочь ему. "Бада ла анчи Тэму гаани" (т.е. безликая птица Тэму). Как будто он имел успех, потому что голос его стал более уверенным и более ровным. Минут тридцать Хутунка находился в состоянии такого транса. Постепенно он снижал тон, пение его сделалось медленным и перешло в несвязное бормотание. Он стал тянуть одну, две ноты, не раскрывая губ, постепенно стихая, и всё закончил глубоким вздохом. Хутунка отдал бубен и снял позвонки. Потом он лёг на нары и больше не вставал совсем.

Вторым выступил Миону Кимунка. Он тоже надел на голову повязку из тальниковых стружек и встал перед жаровней с бубном в руках. Стружки длинными спиралями свешивались ему на спину. Пение его было сначала тихое, но потом постепенно усиливалось и превратилось в ропот, протест. Он как будто жаловался на что-то, спрашивал своего духа и вслушивался в его ответы, которые долетали до него как бы издалека. Миону стал изгибаться, сделал шаг, другой, пожимал плечами и начал плясать. Движения его были плавны и уверенны. Без особого шума и без резких скачков он обошёл вокруг жаровни и опять встал на своё место. Он пел и в чём-то настойчиво убеждал своего духа-покровителя, но не плакал и не умолял его, как Хутунка. Под конец камланья Миону не сразу удалось освободиться от "севона". Последний, по-видимому, был упрям и долго не хотел оставить общество людей. Дважды Миону кричал: "Эхе-э-э-э!..", то поднимая звук "э" до высокого крика, то снижая его до октавы. Удаление "севона" отняло столько же времени, как и само камланье. Миону сторонился духа и отталкивал его руками. Наконец "севон" ушёл. Шаман сразу почувствовал облегченье. Измученный до крайности, он положил бубен на пол, снял пояс с позвонками и тоже лёг на нары.

Теперь пришла очередь Геонка. Этот шаман камланил совсем иначе. Он снял с себя часть одежды. Так же, как и другие, он украсил себя стружками и взял в руки бубен. Заклинания свои Геонка начал шопотом, который всё учащался и становился громче. Он всхлипывал, скрипел зубами и изредка касался колотушкой жаровни с углями. Ноги его стали дрожать всё больше и больше, рука тоже стала проворнее бегать по бубну. Дрожание перешло во вздрагивание всем телом, отчего металлические украшения на поясе начали издавать шелестящий звон, который всё усиливался и перешёл в оглушительный лязг. В момент вселения духа Геонка пришёл в большое волнение. С ним начались судорожные схватки. Тело его приобрело удивительную гибкость. Он извивался, как змея; с лица его градом катился пот; потом конвульсивные движения перешли в корчи и в конце концов превратились в самую дикую пляску. Он приседал всё ниже и ниже и вдруг сразу подымался во весь рост, и каждый раз, когда нужно было особенно сильно ударить в бубен, он выкрикивал: "Э-э-э-эх!..". Один раз он сделал прыжок через жаровню и такой нанёс удар в бубен, что у всех явилось опасение за целость инструмента. Шаман затрясся на месте и завыл волком, весьма удачно подражая зверю. Можно было подумать, что его трясла жестокая лихорадка. Он метался и кричал: "А-ще-то-то-то-то-то!..". Геонка повелевал своим духом, что-то требовал и не хотел слушать никаких его возражений. Камланье оборвалось неожиданно. Когда надо было, он сразу освободился от "севона". Он просто отстранил его от себя, прошёл мимо и стал раздеваться, затем он выпил ковш воды и лёг рядом с Миону и Хутунка.

Последним выступил Инси. Он надел на себя специально сшитый шаманский костюм с перьями по швам рукавов, которые должны были изображать крылья, а на голову -- убор, имеющий вид шапочки с маленькими оленьими рогами, сделанными из железа. На шее старика был подвязан особый нагрудник с изображением ящериц и лягушек, а на лбу -- особый козырёк с нашитыми на нём шаманскими глазами из разноцветной бумажной материи. С помощью этих матерчатых глаз он мог видеть то, что недоступно простым смертным. И голова, и коса, падающая на спину, и пояс с позвонками, и обувь -- всё было украшено тальниковыми стружками. Инси сел на особый коврик, на котором двумя большими тёмными кругами изображалась бездна "сункта". Он прислонил лицо к бубну и стал звать "севона". Бубен удачно играл роль резонатора и то усиливал, то ослаблял голос шамана. Дух вселился в шамана быстро и очень шумно. Сильное потрясение на короткое время ввергло старика в беспамятство. С диким воем он затрясся всем телом и запрокинул назад голову. Одна из женщин поддержала его и стала опахивать ему лицо берестяным веером. Минуты через две Инси пришёл в себя и помутневшими глазами посмотрел на окружающих. Тогда Гобули взял длинный ремень, изображающий большую змею "Кулигасэ". Один конец его он привязал к поясу Инси, а другой оставил у себя в руках, чтобы сдерживать шамана, который в экстазе мог унестись в преисподнюю, откуда нет возврата. Старик вскочил на ноги и завертелся в неистовой пляске.

Оглушительные удары в бубен, сильный лязг металлических позвонков и истеричные выкрики шамана -- всё это создавало такой хаос звуков, что у меня закружилась голова.

Старик положительно обезумел. Он кричал на своего "севона", грозил ему, обращался с ним как с подчинённым, он старался напугать его своим видом и страшным шумом. От музыки его становилось жутко. Кто знает, что сумасшедшему может прийти в голову! Шаман прыгал, как тигр, он спорил, ссорился и дрался со своим духом. Инси набрал в рот горящих углей и сыпал искрами вправо и влево: это были его молнии, а резкие удары в бубен изображали гром. Гобули поднёс к губам шамана чашку с кровью. Он выпил её залпом и опять завертелся в пляске, как раненый зверь. Было достойно удивления, откуда у этого старого человека бралось столько энергии, столько силы. Он куда-то мчался, кого-то догонял и кричал, что не видит земли, что мимо него летят звёзды, а кругом холод и тьма. Тогда на помощь Гобули бросились Миону и Хутунка и делали вид, что изо всех сил сдерживают шамана, летевшего стремглав в потусторонний неведомый мир. Инси потащил их за собой из дома наружу.

Я последовал за ними.

Месяц был на ущербе. Он только что начинал всходить, но уже терялся за тучей, надвинувшейся с запада. Над большой протокой блистали две звезды -- Кастор и Поллукс из созвездия Близнецов. Свет луны уже не проникал в лес. Там был полный непроницаемый мрак. Где-то далеко вспыхивали зарницы, и тогда на фоне мгновенно освещенного неба резко и отчётливо вырисовывались контуры хвойных деревьев.

В это время большая ночная птица пролетела зигзагом над нашими головами; из глубины тайги ветром донесло чей-то грузный вздох, похожий на ворчанье. Такие звуки издаёт медведь, если поблизости почует человека. Одни собаки яростно залаяли, другие стали жалобно выть. Инси вскрикнул и впал в беспамятство. "Севон" так же быстро оставил шамана, как и вошёл в него. Камланье было окончено. Минут через пять Тунси и Гобули привели старика в дом. Он еле держался на ногах. Рубашка его была мокрой от пота. После такого моциона Инси нуждался в отдыхе. Он лёг на кан и не вставал до утра.

Женщины убрали с пола берестяной коврик и жаровню с углями, расставили столики на низких ножках и подали варёную рыбу и мясо поросёнка.

Итак, камланили четыре шамана, и каждый по-своему. Камланье началось "слабейшим" и кончилось "сильнейшим". Хутунка зависел от "севона" и умолял его, Миону оспаривал свои права и настаивал на исполнении своих просьб, Геонка требовал повиновения и повелевал "севоном", и наконец Инси считал его своим подчинённым, кричал на него, угрожал ему и даже гнал прочь.