1951-52 учебный год. Мне 25-26 лет. Я на пятом курсе. Продолжаю жить при матери с теткой и кузиной. Теснота страшная. Зато при своих. Хожу днем к «жене». Там меня однажды застал тесть. Заболел – и раньше своего времени вернулся из академии домой. Ничего не сказал. Я тоже. Но был удивлен, что мы, оказывается, не расстались. Хитрая дочь вовсю обманывала родителей. И меня.
В 1952 году я закончил философский факультет – и был оставлен в аспирантуре на кафедре истории зарубежной философии.
Это было чудом.
Нас было семь человек студентов-дипломников на кафедре ИЗФ. Заведующий Теодор Ильич Ойзерман. Я бы никогда не попал в аспирантуру, если бы не было кампании против «Иванов, не помнящих родства», космополитов. А таковых на курсе было много. Я стал бы школьным учителем истории где-нибудь на Алтае. Впрочем, почти все наши однокурсники-космополиты стали докторами наук, а то и профессорами и без аспирантуры. Левада. Грушин. Ракитов… Пока что оставили 6 из семи. Седьмым был космополит Иванов. Защитил же диссертацию в срок один я. Как остальные – не знаю. Один из них принялся ругать Бертрана Рассела. А он возьми да и стань борцом за мир. И вся остро критическая диссертация поехала. А ведь ещё недавно в первых лекциях нашей кафедры по критике современной буржуазной философии безумный Михаил Александрович Дынник представлял Рассела «Поджигателем войны №1». Две девицы стали аспирантками явно через диван зава-шустрика. Ни одна из них не защитила диссертацию. Одну мы всю учебу прорабатывали за безделье – и она в аспирантуре! Некая Кочетова. Яхтсменка. Вторая для меня олицетворяла Дуньку в философии. Она сбежала с каким-то лейтенантиком. Я её нашел в Талине, где был на конференции по протестантизму. У неё в квартире был громадный аквариум.
Но пока что надо было заполнить анкету на 16 страницах.
Пройти партбюро факультета. Партком Университета. Лично райком. Заочно горком.
Первый контакт с КГБ. И, наконец, некий помощник некоего проректора МГУ:
- «А где Ваш отец? –
- Умер в Астрахани в 28 году.
- А где похоронен?
- Там же.
- А может быть он не умирал? Идите и спросите у своей матери, где Ваш отец?»
Через неделю: «Спрашивал. В Астрахани…
– Идите…»
Через месяц:
Распределение. «Арсений, иди домой! Мы тебя вызовем…»
Через неделю:
«Арсений! КГБ против тебя ничего не имеет. Приходи завтра на распределение…»
26 июня 52. Решением Государственной экзаменационной комиссии от 26 июня 1952 г. Чанышеву Арсению Николаевичу присвоена квалификация научного работника в области философских наук, преподавателя Вуза, звание учителя средней школы
1952-53 учебный год. Я аспирант. Даже комсорг кафедры. Смерть Сталина во втором семестре моей аспирантуры.. Меня с моей первой женой чуть не задавили на Трубной площади. Еле вырвались. С тех пор я стал патологически бояться толпы.
1953-54 учебный год. Осенью открылось новое здание МГУ на Ленинских горах. Я аспирант второго года обучения. Хотя я был москвичем и формальных прав на это не имел, мне как комсомольскому активисту дали комнату в зоне Г. Восьмиметровку
Шесть свиней. После смерти Сталина начали снова поднимать деревню.
Первая статья. Но были и другие свиньи. В 1954 году мы в соавторстве с доцентом Ю.К.Мельвилем опубликовали статью «Ирония истории» в журнале «Вопросы философии» (1954, №2). Она получила положительную оценку со стороны журнала «Коммунист» (1954, №15). Здесь свиньями были мы. У меня сохранился оттиск этой статьи. Недавно я её перечитал. Конечно, я не буду её публично рвать, как это сделал профессор-перевертыш В.В. Соколов со своей книжонкой «Предшественники научного коммунизма». Что было – то было. А тогда по-другому и не могло быть. Не напечатали бы. А то и посадили. В каком-то смысле я даже восхитился нашей статьей. Конечно, главную роль здесь сыграл прожженный карьерист и тайный кагэбевец Мельвиль. Ведь я один затем ничего подобного написать не мог. Оголтелая декларативная критика «ИХ». Оголтелая декларативная уверенность в неизбежной победе коммунизма
Потом один аспирант в своей диссертации написал, что всё человечество приближается коммунизму «неотвратимо!». При обсуждении этой диссертации на кафедре я заметил, что это слово какое-то двусмысленное. Но меня никто не понял. Чувство юмора у этих говнокопателей начисто отсутствовало. В конце этого учебного года у меня произошел случайный неприятный инцидент в столовой. К тому же меня еще в связи с ним и оклеветали.
