В 10-11 лет я уже сносно извлекал звуки из баяна. В совхозной школе учился на отлично, по пению у меня тоже была "пятёрка". Помню, учительница дала самостоятельное задание на дом. Я выучил песню из журнала "Молодёжная эстрада", принесённого мамой или тётей из школьной библиотеки. Это был перепев часто звучащей тогда по радио военной песни "Есть у нас ещё дома дела...".
Неведомый автор присочинил к припеву слова на тему о международном положении. Для октябрёнка это было не новость, у нас каждый день в школе начинался с политинформации, поэтому все были в курсе мировых событий. Класс отозвался на моё выступление сдержанно.
Поняв, что певец из меня посредственный, я продолжил увлекательные занятия на трёхрядном тульском инструменте. Конечно, очень хотелось заглянуть внутрь, понять, как под полированными дощечками корпуса возникают столь разнообразные и приятные звуки.
С механическими игрушками, которых у меня было достаточно, например, автомобильчиками, я не особенно церемонился: смело лез внутрь отвёрткой и перочинным ножом. Но разобрать баян — это было уже слишком.
Однажды осенью, папа объявил, что будет возить меня в Стерлитамак, брать уроки у хорошего баяниста. Два раза в неделю он усаживал меня на заднее сиденье мотоцикла и мы лихо укатывали по гравийному большаку в сторону юга. Потом дорога сворачивала налево и где-то через час приводила нас в пригород, где в частном деревянном доме жила семья моего учителя. Он был слеп от рожденья, чем внушал мне большое доверие — как раз летом у нас появилась интереснейшая книга В. Короленко "Слепой музыкант". Я с гордостью думал: вот теперь меня будет учить настоящий слепой мастер, как в книге, это здорово!
В доме учителя было немного тесно, две комнатки, заставленные шкафами и книжными полками, кухня с белёной печью и крошечная прихожая. Из-под печки любопытно выглядывала черно-белая кошка. Она тоже была инвалидом с детства. Передние лапы у ней были укороченными и она передвигалась прыжками, напоминая кенгуру.
Здесь я впервые увидел множество икон и фотографий священников. Попы в клобуках и рясах, церковные дворы и помещения удивляли меня своей необычностью.
На полках выстроились в ряд огромные тома специальных изданий с шрифтом Брайля. Вместо букв на желтоватой бумаге были выдавлены бугорчатые знаки. Слепые читают такие книги, проводя пальцами по строкам. Они на ощупь различают эти тексты.
Помню светлый сентябрьский день. В окне сияло небо. На коричневом проигрывателе крутилась черная грампластинка с небесно-синей наклейкой. За столом, склонив голову, сидела жена моего учителя, тоже слабовидящая. В её руке было шильце с деревянной ручкой. Наложив на бумагу металлический трафарет с прямоугольными вырезами под буквы, она быстро накалывала острием шила по нескольку точек в каждое отверстие.
"Высоко летят под облаками..." — тоненьким женским голосом пел граммофон. Строка записана, игла проигрывателя снова переставляется на край пластинки. "Высоко летят под облаками, и курлычут журавли над нами...".
Песня была популярна. Я заметил, что на те песни, которые нравятся людям, всегда быстро появляются забавные и не очень забавные пародии, иногда с матерными словами, часто хулиганского содержания. Эту песню я тоже слышал в таком варианте:
Высоко летит над облаками
Юрий Алексеевич Гагарин,
А жена кричит ему вдогонку:
— Юрочка, не пей там самогонку.
Я, конечно и представить не мог, чтобы Гагарин — первый в мире космонавт! — занимался таким постыдным делом, как распитие самогона. У нас никогда не было самогонки, трезвая семья совхозных интеллигентов обходилась без неё. Хотя в праздники пили спиртное, но для этого покупалась водка. Иногда папа ездил на юг, в санаторий, куда его направляли долечивать раненую на фронте ногу. Оттуда к нам попадали коньяк, марочные вина. Знаменитые "Улыбка", "Чёрные глаза" подолгу ожидали торжественного случая.
Мой слепой учитель обычно усаживал меня на табурет, и выслушивал задание. Иногда он накладывал руки на мои кисти так, чтобы пальцы совпадали. Он на ощупь проверял правильность аппликатуры — постановки пальцев на грифе баяна. Не помню, чтобы он хотя бы раз отругал или пожурил меня.
Как-то по обратной дороге мы с папой заехали на рынок и купили килограмма два сливочного масла. Там же заглянули в столовую, где съели по сосиске с картофельным пюре. Отец ещё выпил кружку пива. Наверное, он это сделал напрасно. Выезжая на прямую дорогу к совхозу, он решил обогнать медленно тянувшийся, чихающий выхлопными газами самосвал. Крутанул левую ручку мотоцикла, "Иж" ринулся в обгон. Мою руку оттягивала авоська с маслом. Я держался сзади только правой и немедленно полетел вниз.
Падая, неловко махнул авоськой, в которой лежал, аккуратно завернутый в белую обёртку кубик масла. От удара о поверхность дороги оно превратилось в лепёшку. Я сидел, вытянув ноги, на гладко укатанной дороге на "пятой точке" и провожал глазами уходящий за горизонт самосвал. Кое-как встал и поплёлся вперёд. На сливочное масло в авоське, превратившееся в толстый блин, было жалко смотреть.
Через некоторое время впереди появилась фигура мотоциклиста. Это папа возвращался за мной. Он усадил меня понадёжнее, мы ещё раз обогнали злополучный самосвал и через час наша поездка закончилась.
