Так была налажена жизнь русских эмигрантов в Гельсингфорсе, когда мы в нем обосновались в декабре 1933 г.
После нескольких месяцев, посвященных устройству наших личных дел, мы вступили в общество «Друзей Русских Скаутов», председательницей которого была Баронесса Е. И. Майдель.
На обязанности этого общества лежало приискание средств для этой организации и празднование в клубе Дня Покровителя скаутов св. Георгия, 23-го апреля, после ежегодного парада, имевшего место в этот день.
Приятно было видеть, как четко шел на парад русский скаутский отряд с Полковником С. Э. Виттенбергом и Капитаном В. И. Гранбергом во главе. Своей подтянутостью он выгодно отличался от финляндских скаутов. День парада был обыкновенно солнечным и настроение приподнятым.
После парада в Русском Клубе устраивался для скаутов чай, к которому дамы Общества Друзей напекали сладких булок, ватрушек и тортов, наделывали бутербродов, накупали сластей. Все это с наслаждением поедалось скаутской молодежью.
Напившись чаю, скауты пели всякие русские народные и патриотические песни, глаза их блестели, щеки горели и на минуту забывалось, что мы в чужой стране, на положении терпимого элемента и мы видели в этих русских подростках нашу смену.
В 1937 г. русские скауты, в сопровождении баронессы Майдель и Капитана Гранберга ездили на Валаам. Монастырь произвел на эту молодежь сильнейшее впечатление. У вечерних костров они жадно слушали Гранберга, рассказывавшего им о русских монастырях и об их просветительной деятельности. На Валааме эти юноши и девушки, выросшие заграницей, соприкоснулись с чисто русской атмосферой и она их захватила.
Для сбора средств общество «Друзей Русских Скаутов» устраивало концерты. На одном из них выступал Димитрий Смирнов, приехавший из Эстонии. Для тех, кто слышал его в дни его расцвета, было более чем грустно слушать его теперь. Даже его искусство петь не могло скрасить его почти полное отсутствие голоса. Публика ему сильно аплодировала, в память его блестящего прошлого, но у многих пожилых слушателей были слезы на глазах.
После концерта, в «Русском Клубе» был устроен ужин в его честь. Мне пришлось сидеть против него по длинной стороне стола и у нас завязалась беседа. Смирнов мне жаловался на свое тяжелое нравственное состояние, говорил, что он знает, что ему больше не увидеть России, без которой жизнь потеряла для него всякий смысл и ему оставалось только доживать свой век среди чуждых по духу людей. Я ему очень сочувствовала, так как у меня самой часто бывало подобное настроение. Каково же было мое разочарование, когда я узнала, что через несколько месяцев после своего выступления в Гельсингфорсе, Смирнов женился на 18-летней, кажется эстонке...