В конце мая и в начале июня в Гореловском лесу, расположенном в нескольких километрах от Красного Села, проходили нелегальные солдатские собрания с участием трудящихся.
    Те, кому удавалось на них побывать, потом подробно рассказывали остальным, о чем говорили выступавшие, какие были приняты решения. Некоторые приносили оттуда подпольную литературу и пускали ее по рукам. Иногда в палатки к нам приходили агитаторы от рабочих и беседовали с солдатами.
    Все это, безусловно, сказывалось на настроении гвардейцев.
 6 июня нам стало известно, что по приказу Николая II преображенцы должны идти пешим порядком в Петергоф для усиления охранной службы в летней резиденции императора.
    Солдаты заволновались. То тут, то там стали собираться группы, слышался ропот:
 — Если мы царю нужны — пусть везет. Сам небось не ходит!
 — Говорят, Московский полк потребовал поезд, так сразу дали.
    Дело, конечно, было не в каких-то двадцати пяти километрах, отделявших лагеря от Петергофа, а в том, что у многих уже вышел срок службы, а их в связи с неспокойным положением в стране и столице задерживали и могли снова бросить против народа.
    По существовавшему в полку обычаю после вечерних поверок старослужащие кричали из палаток:
 — На родину!
 — Старше в полку нет!
 — Пропадаю!
    Возгласы означали, что задержка с увольнением в запас заставляет солдат мучиться,
«пропадать» тут, в части, в то время когда уже надо быть дома.
    Николаю II войска были необходимы для подавления рабочих выступлений.
    Гвардейцы сетовали на свою судьбу. К обычным в таких случаях выкрикам добавились и новые:
 — Пешком в Петергоф не пойдем!
 — Поедем!
 — А стрелять в народ не будем!
 — Не бу-удем стрелять в народ!
 — Пешком не пойдем!..
    Никогда прежде таких категорических заявлений командиры не слышали. Напрасно пытались они хоть кого-нибудь узнать, солдаты изменяли голоса, а когда их спрашивали — молчали.
    Однако стоило офицеру уйти из палатки, как вдогонку ему неслось:
 — Не пойдем пешком!
 — А стрелять в народ не будем!