Подготовка к вступлению в брак не сопряжена у австралийцев со сложными церемониями. Жених прежде всего должен заручиться согласием родителей своей избранницы, доказав, что он умеет драться и охотиться, иными словами, в состоянии защитить свою семью и позаботиться о ней. Что касается числа жен у такого молодца, то австралийцы на этот счет не очень-то строги; случается поэтому, что у одних пять-шесть жен, а у других ни одной. Претендент на руку девушки, у которой есть взрослый брат, должен в обмен отдать ему свою сестру — если, конечно, она у него имеется.
Вступать в брак с родственниками, даже очень отдаленными, не принято.
Если женщина забеременеет не от мужа, она покрывает себя позором, и новорожденного почти наверняка ждет смерть. Если семья увеличивается слишком быстро, например женщина рожает каждый год, племя держит совет, следует ли младенца оставить в живых; но решающее слово принадлежит отцу: по его просьбе ребенка могут помиловать, особенно если это девочка.
Рожают австралийки без посторонней помощи. Новорожденного заворачивают в шкуры и, если это время перекочевки, тут же двигаются дальше; питается младенец только грудным молоком.
Имя ему дают в честь какого-нибудь события или по отличительным признакам местности, где он родился, — озера или реки. При этом вся семья получает новые имена и носит их до рождения следующего ребенка.
Из того, что я уже сказал, ясно, что ревность — главная причина ссор австралийцев, ибо и мужчины и женщины равно находятся во власти «чудовища с зелеными глазами». Но бедняжкам-женам всегда достается больше; после кровопролитных сражений каждый супруг обычно считает своим долгом в спокойной обстановке как следует поучить свою половину.
Со временем я понял, что племена встречаются не только для обмена продуктов. Им надо было «выводить в свет» своих прелестниц, чтобы кавалеры видели их, знали и добивались их руки. К сожалению, этот вполне естественный процесс сопровождался таким диким взрывом страстей, что его следствием обязательно были тяжелые раны, и отнюдь не только сердечные.
Некоторые обиды австралийцы не забывали и не успокаивались, пока им не удавалось смыть их кровью.
До того как мы покинули Либлиб произошла еще одна драка, имевшая весьма неприятные последствия: когда люди враждебного племени снялись с места, один из наших последовал за ними, прокрался в шалаш человека, который когда-то обещал ему в жены свою дочь, а потом отдал ее другому, и, в то время как тот мирно спал рядом со своей женой, с такой силой пронзил его копьем, что пригвоздил к земле.
Удовлетворив таким образом жажду мести, он возвратился к нам и похвастался своим подвигом. Тогда его родственники и особенно близкие друзья, по-видимому, опасаясь нападения, не мешкая снялись с места. Те же, что остались, в том числе и я, на следующее утро отправились к сородичам убитого. Они как раз готовились привязать к дереву завернутый в шкуры труп.[Наиболее обычный способ «воздушного погребения» в лесистых местностях Австралии. — Прим. ред.] . Так австралийцы хоронили умерших, которые при жизни не были им врагами. Этот способ погребения ранее был мне неизвестен.
Австралийцы выбрали большое, хотя и не очень пышное дерево и на высоте приблизительно двенадцати футов устроили настил из бревен, веток и коры. На настил они положили труп лицом вверх, с наклоном к западу, и, чтобы защитить его от хищных птиц, прикрыли сначала ветками и корой, а затем бревнами, какие только могло выдержать дерево.
В это время женщины вместе с вдовой убитого, сидя вокруг дерева, горестно оплакивали умершего. Их жалобные стоны разрывали сердце. Около этой необычной могилы австралийцы, как всегда, разложили костры, особенно к западу от нее, чтобы утром покойник был согрет не только лучами восходящего солнца, но и пламенем костра. Когда все было готово, австралийцы произнесли одно-единственное слово:
«анимадиате». Это означало, что убитый ушел, но не навсегда, и станет теперь белым человеком.
Он был, по-видимому, общим любимцем, потому что все долго и искренне оплакивали его. В знак траура и мужчины и женщины острыми раковинами обрезали себе волосы, разрисовали тела глиной и всю ночь жалобно причитали. Их неподдельное горе очень растрогало меня, тем более, что бедные создания лишены утешения и надежды, которые дает христианская вера.
