С неоднократно упоминавшимся мною Псково-Печерским монастырем связан важный эпизод моей жизни, произошедший во второй половине августа 1977 года. Начну с того, что после первого визита в Печоры в июле 1976 какая-то сила вновь и вновь тянула меня обратно в этот монастырь. Поэтому еще в январе 1977 года я отправлялся на зимние каникулы с тайной мечтой вновь посетить Печоры. Это мне удалось, хотя и каким-то необычным способом. Мы с моим однокурсником Андреем Сазоновым и девушкой, тоже студенткой физфака, по имени Саша, отправились в Ленинград. В тот же день (29 января), оставив Сашу с Андреем, я купил билет на автобус Ленинград-Печоры и отбыл в монастырь. Приехал я в Печоры уже поздно вечером и сразу пошел в монастырский храм на вечернюю службу. Ее совершал наместник – архимандрит Гавриил с братией. Была суббота, и на всенощной читали Евангелие: «Симоне Ионин, любиши ли Мя? Паси овцы Моя и т.д.» (одиннадцатое воскресное евангельское чтение). Торжественность монастырской службы именно в тот раз произвела на меня огромное впечатление, может быть оттого, что я перед этим на протяжении восьми часов созерцал из окна автобуса унылый зимний пейзаж.
Та зимняя поездка в Печоры может показаться безумием, но для меня это и по сей день одно из наиболее ярких и светлых воспоминаний. В тот приезд я очень хотел снова увидеть отца Иоанна Крестьянкина и побеседовать с ним. Я также хотел подарить ему машинописный экземпляр статьи о. Павла Флоренского "Итоги". Но на следующий день я так и не дождался окончания воскресной службы, так как мне надо было возвращаться в Ленинград и искать себе там ночлег (я по плану должен был остановиться у ленинградского психолога Александра Панасюка, который принимал участие в некоем научном проекте вместе с моим отцом).
Третий раз я посетил Печоры в августе 1977. Из дому я отбыл со скандалом, так как родители не хотели, чтобы я ехал в монастырь. По приезде меня поселили с прочими паломниками в общежитии, расположенном на территории монастыря. В основном, я работал на стройке, но иногда мне давали и другие поручения, например, не пускать экскурсантов в храм во время богослужения. Это задание я исполнял на пару с необыкновенно злобным человеком, по имени Александр, который использовал вверенную ему миссию «церковного дружинника» для того, чтобы своим хамским поведением дискредитировать церковь в глазах бесправных и оболваненных атеистической пропагандой туристов. Общение с "рабом Божиим" Александром было для меня чрезвычайно мучительным. Кроме того, я был очень разочарован тем, что не застал в Печорах Марию Дмитриевну (она, как позднее выяснилось, поехала в Елгаву к о. Тавриону). От разочарования ли, или от тяжелой работы на стройке, или от переживаний, вызванных конфликтом с родителями, я заболел. Четыре дня я лежал с высокой температурой; монастырский доктор, о. Константин, выдал мне таблетки сульфадимезина, на которые у меня началась аллергия, и я покрылся сыпью. На пятый день приехал мой отец, привез красную икру, лимоны, кофе (во время болезни я мечтал о кофе с лимоном, который в свое время часто заказывал в буфете ВГБИЛ). Надо сказать, что от былой ссоры не осталось и следа. В тот же день отец увез меня из монастыря. Позже я узнал от него, что он имел беседу с наместником, и тот повел себя крайне нелюбезно, сказав: «Шляются тут всякие, заразу разносят» (Сообщаю об этой беседе со слов своего отца). До Пскова мы добрались на такси, а оттуда самолетом в Москву с промежуточной посадкой в Великих Луках. Дома я стал быстро поправляться; врачи диагностировали «тяжелый бронхит»; не исключено, что он мог при неправильном лечении перейти в пневмонию.
Свободное копирование
