После первомайских праздников меня позвал к себе в кабинет директор. Я знал, что он питает ко мне симпатию, и я тоже относился к нему с уважением и, если не с любовью, то с очень большой приязнью.
Он вышел из-за стола и сел напротив меня. Я видел, что он никак не может начать разговор. Я ждал. Он начал что-то говорить, потом оборвал себя, потом снова начал и снова оборвал. Наконец он, тщательно выбирая слова, спросил меня, знаю ли я, сколько школьников учится в нашей школе. Я знал. А сколько среди них русских, украинцев, евреев, армян, грузин и т.д. Этого я не знал. Он назвал мне цифры и даже написал их на бумаге.
Потом он сказал, давай посчитаем, сколько процентов русских от общего числа учеников, сколько украинцев, сколько евреев, сколько армян и сколько грузин. Мы посчитали. Русских было около 65%, украинцев – примерно 10%. Неожиданно для меня евреев оказалось довольно много – около 20%. Кстати, потом я подсчитал, сколько евреев было в моем классе. Оказалось еще больше -35%.
Дальше он спросил меня, а сколько человек выступало в концерте. Это я знал и немедленно сообщил ему эту цифру. – А сколько среди них было русских, – спросил он меня.
Этого я не знал, потому что не интересовался. Но оказалось, что Алексей Акимович знал. Среди артистов русских было чуть менее 30%, украинцев совсем не было, а евреев было почти 70%.
– Ты понимаешь, что это неправильно? – спросил он. – Число выступающих каждой национальности должно отражать национальный состав учащихся школы
– А Вы знаете, как трудно было организовать концерт, – сказал я. – Когда я искал желающих выступить, я не обращал внимания на национальность, да я никого об этом и не спрашивал. Меня интересовали только сами выступления. Я не думаю, что мне удалось бы наскрести 65% русских для выступления.
Алексей Акимович уже давно обливался потом, хотя он не был вовсе грузным человеком. Тема была очень щекотливая, а ему, умному педагогу, было необходимо объяснить неглупому ученику то, в чем он сам был, мягко скажем, не уверен.
Грищенко не был антисемитом, иначе он бы не выдвигал меня ни Председателем Совета пионерской дружины, ни секретарем комитета ВЛКСМ школы. Выдвижение еврея-ученика на такие посты в те времена, наверное, тоже было непростым шагом. Возможно, своей беседой он просто оберегал меня от разговоров типа:
– Ну выбрали еврея, так теперь даже для выступления в концерте он тащит за собой евреев.
А, может быть, даже ему кто-нибудь так и сказал. Потом я узнал, что таких поганых людишек, «правдолюбов», «защитников» советского строя было всегда много. Они сигнализировали, писали письма-доносы, многие из них не прочь были поживиться за счет тех, на кого они доносили.
Я рассказал дома родителям и дедушке об этом разговоре. Они только вздыхали:
– Это еще не самое страшное. Если бы твой директор не поговорил с тобой, они, узнав, что он их «сигнал» оставил без последствий, написали бы на него, и у него были бы крупные неприятности.
Свободное копирование
