Наконец, я увиделся с Александром, и первое впечатление, оставшееся у меня от этой встречи, достаточно подтвердило мои тревожные предчувствия. Император возвратился с парада или с учения, как будто бы Павел был еще жив. Он был бледен и утомлен. Он принял меня очень дружественно, но с грустным и убитым видом, без проявления той сердечной радости, какую мог бы выказать человек, которому не нужно наблюдать за собой или стеснять себя в своих чувствах. Теперь, когда он стал государем, мне показалось, хотя, может быть, и несправедливо, что у него появился оттенок какой-то сдержанности и принужденности, и сердце мое сжалось. Он повел меня в свой кабинет. "Хорошо, что вы приехали, наши ожидают вас с нетерпением", сказал он мне, имея в виду несколько лиц, казавшихся ему более просвещенными, а главное, более либеральными, на которых он смотрел, как на своих особых друзей и к которым питал большое доверие. "Если бы вы были здесь, ничего этого не случилось бы: имея вас подле себя, я не был бы увлечен таким образом". Затем он рассказал мне о смерти своего отца, выражая при этом непередаваемое горе и раскаяние.
Это грустное и несчастное событие в продолжение некоторого времени часто служило темой наших разговоров. Император хотел, хотя это и причиняло ему страдания, передать мне подробно все обстоятельства, при которых оно произошло. Я изложу их ниже, дополнив сведениями, полученными мною от других лиц, участников этого ужасного события.
Мне хотелось позондировать, каких мнений он держался теперь по тем вопросам, которые занимали нас ранее, и отдать себе отчет в том, насколько переменились его взгляды в связи с важной переменой в его положении. В общем, я нашел его таким, как и ожидал. Он еще не совсем отрешился от прежних грез, к которым постоянно обращались его взоры; но его уже захватила железная рука действительности: он отступал перед силою обстоятельств, не обнаруживал господства над ними, не отдавал еще себе отчета во всем объеме своей власти и не проявлял умения применять ее на деле.