18 марта, Еланец.
Настоящая зима, хотя не холодно. Ветер сильный. Кругом бело. По дороге снега немного, но все же для автомобилей плохо.
Бросили автомобиль с пушкой — что-то сломалось, кажется, шестерня. Суток трое надо для починки, если вообще можно, но по внешним признакам нельзя, а ждать невозможно. Взяли что можно: запасные части; машину и орудие испортили.
Выступили в 9 часов. Дорога до Сербуловки была очень тяжелая — от таяния тонкого слоя снега верх дороги загрязнился. Стало скользко и липко. А тут еще перед выходом на тракт немало поблуждали целиной по степи — проводник плутал. На ногах налипали комья грязи...
Головной броневик, который должен был идти с конницей, положительно надрывался. Конечно, за конницей не поспел. Колеса буксовали; даже одев лапы, шел с трудом; кое-как добрался до Сербуловки, по деревне не смог пройти, так как мост через ручей был крайне ненадежен... Тут мы его и оставили. Я приказал ему ждать остальные автомобили и выступить всем вместе ночью, когда подмерзнет. После Сербуловки, в общем, дорога была хороша — почти везде сухая. Через первый встречный ручей пройти не удалось, так как пародия на мостик была разрушена. На переезде через ручеек увязали даже телеги. Пришлось дать версты две крюку на обход...
. Вообще из-за дороги переход оказался достаточно неприятным— воображаю, что здесь делается, когда получается настоящая грязь.
Большевиков нет нигде, говорят, что они бегут при первых вестях о нашем приближении и давно уже покинули наш район; вообще о нас ходят самые дикие вести: то корпус, то дивизия, то 40 тысяч, буржуи, нанятые помещиками, старорежимники. Жители разбираются в общем слабо; нередко спрашивали: “Вы украинцы?” — “Нет”. — “Австрийцы?” — “Нет”. — “Большевики?” — “Нет”. — “Так кто же вы?” — “Мы — русские”. — “Значит, большевики — русские ведь все большевики”.
В общем, массы довольны. Просят защиты, установления порядка: анархия, дезорганизация измучила всех, кроме небольшой горсти негодяев. Говорят, что некому жаловаться, нет нигде защиты, никакой уверенности в завтрашнем дне. В Еланце просят навести порядки, если не можем репрессиями, то хоть напугать... Постоянные налеты, грабежи, убийства терроризировали население, а виновных боятся называть из страха мести. Наши хозяева евреи, ограбленные вчера на 900 рублей, встретили нас крайне радушно. “Хоть день будем покойны!”
К интенданту привезли, собрав по домам, три воза хлеба и очень удивились, что он заплатил. Посылали в виде откупного, так привыкли, что проходящие части грабили и отбирали даром. Это углубление революции после большевистского переворота гастролерами, наезжающими в деревню, — грабежи имений и экономии под угрозой пулеметов; иногда, впрочем, сопротивляются, дают отпор, защищая помещиков (Домашевка, Трикраты). Самое зло — пришлые матросы и солдаты-красногвардейцы.
В Еланце пришлось дать дневку, поджидая автоколонну — еще день пропал против расчета, еще промедление... Начинается полоса неудач, пока еще не очень значительных. Погода здесь — великий фактор.
Свободное копирование
