Мамонт Дальский и Куприн пользовались громадным успехом. Первый не разочаровывал скучающих курортников своей наружностью — таким и должен был быть знаменитый актер; про отца же, одевавшегося весьма небрежно, в чем была доля кокетства, местная поэтесса Зоя Мерцалова напечатала стишки в газете «Кавказский край», высмеивающие мещанскую психологию обывателей:
КУПРИН НА ГРУППАХ
(Подслушанный разговор)
Светит солнце ярко,
Блекнет цвет куртин.
По аллее парка
Шествует Куприн.
Вздулось, словно парус,
Серое пальто.
В небе тучек ярус,
Уж сентябрь на то…
Глянула Наташа
И толкнула мать:
— Вот Куприн, мамаша!
Вот он самый, глядь! —
Агния Сергевна
Видит Куприна.
«Ишь ты! — задушевно
Говорит она.—
Чу́дно пишет, чу́дно,
Прямо Аполлон,
Только верить трудно,
Будто это он».
— Он! Поверьте, мама, —
Уверяет дочь.
Но «маман» упряма
И съязвить не прочь:
«Ой ли? Что за диво?
Внешность не по мне.
Всяк писатель с гривой,
На носу пенсне.
Нос утрет Парижу
Русский беллетрист!
А Куприн, я вижу,
Вовсе неказист:
Нет манер маркиза,
Не видать волос,
Вроде он киргиза
Где-то в степи рос».
И мамаша строже
Глянула на дочь:
«Выдумала тоже!
Ты мне не морочь…»
Шел в то время с шиком
Парикмахер Жан.
И в восторге диком
Вскрикнула «маман»:
«Что за шевелюра!
Это шик один!
Глянь, Наталья-дура,
Вот тебе Куприн!»
Помню, как моего отца одолевали фотографы. Не умея отказывать людям, он часто попадал впросак. Однажды проезжий куплетист Петр Карамазов попросил у него разрешения сфотографироваться с ним. Через несколько дней появились «кровавые» афиши, на которых был помещен снимок с надписью: «Петр Карамазов — друг А. И. Куприна». Это дало Петру Карамазову полный сбор. Конечно, после первого же выступления, показавшего бездарность Карамазова, ему пришлось покинуть Пятигорск.
В Ново-Кавказской гостинице в Ессентуках, где мы остановились, без конца толпился народ.
Лекции Куприна назывались по разному: «Этапы развития русской литературы с 1812 года до наших дней»; «Этапы русской литературы от Пушкина до Чехова, от Чехова до наших дней». Потом Александр Иванович решил, что тема слишком обширная, и сократил ее: «От Чехова до наших дней». А впоследствии просто: «Судьба русской литературы».
Как правило, отец всегда навещал наборщиков местных типографий и, зная их скудные заработки, старался им помочь. Он не знал счета деньгам и никогда о них не думал. К счастью, главной семейной кассой всегда заведовала мать. Это продолжалось и в Париже, когда наше материальное положение бывало серьезным и даже трагичным. Маме волей-неволей приходилось брать на себя практическую сторону жизни, хотя это совсем было не по ее характеру.
Свободное копирование
