Последний праздник дружбы (1833) - 3

   Вот высокий молодой человек, с лицом последнего могикана; он сел на маленький стол (Парки тотчас же подломили ножки жизни этого стола); стенторский {громовый (от англ. stentorian; слово, произведенное от имени упомянутого в "Илиаде" воина Стентора, обладавшего необычайно громким голосом).} голос его, как Нил при втечении в Средиземное море, далеко вдается в общий гул, не потеряв своей самобытности. Это упсальский барон {Николай Христофорович Кетчер. (Прим. Т. П. Пассек.)}[1], он живет в двух шагах от природы, в Преображенском. Там у него есть сад и домик, у которого дверь не имеет замка.

   В этом доме барон прячется и вдруг, как минотавр или татары, набегает на Москву, неотразимый и нежданный, обирает книги и тетради и исчезает. Он похож и на bonhomme Patience {дядюшку Пасьянса (франц.).} Жорж Санда, и на самого Карла Санда[2], ежели хотите, а всего более на террориста. Он как-то гильотинно умеет двигать бровями. Барон начал свою жизнь переводами Шиллера и кончил переводом на жизнь одного из лиц, которые Шиллер так любил набрасывать, в которых нет ни одного эгоистического желания, ни одной черной мысли, но которых сердце бьется для всего человечества и для всего благородного и которые никогда не выйдут из своей односторонности, как exempli gratia {например (лат.).} Мендель[3]. Он с четвероногой трибуны что-то повествует, с наивной мимикой обеих рук и, по очереди, одной ноги. Два неустрашимые человека подвергают жизнь свою опасности, слушая барона в атмосфере его декламации, беспрерывно рассекаемой рукою и ногою и молнией зажженной сигары. У вас, может, слабы нервы -- отвернитесь от этой картины.