В августе едва не расстроился мой брак с Вадимом. Однажды вечером Диомид позвал меня к себе в комнату, наверх. Там, после небольшого предисловия, сказал, что он был сильно против женитьбы на мне Вадима и, чтобы отвлечь его, напоминал о девушке, которая ему нравилась прежде, нежели он узнал меня. Эта девушка была дочь помещика Р-ля, у которого Вадим, будучи студентом, жил одно лето на кондиции.
"Когда же я узнал тебя, -- говорил Диомид, -- но ты сама видишь... объяснять нечего... в доказательство, как я не разделяю тебя в моем сердце от Вадима, покажу тебе его письмо, которым он отвечал на мое предостережение".
Сказавши это, Диомид подал мне письмо и не спускал с меня глаз, пока я читала. Вадим писал:
"Друг мой Диомид! Ты желаешь мне счастья, верю и знаю. Ты хочешь видеть ее -- перевершившую мои желания, намерения, мечты; хочешь сам проверить, могу ли я быть с нею счастлив, могу ли действительно любить ее, истинное ли чувство решило мой выбор? Взгляни на нее, поговори с нею, -- и ты поймешь мою любовь. Ты напоминаешь мне об Анастасии, -- зачем! Она влияла больше на мое воображение, нежели на сердце, и действовала по интересности события, играла роль по любопытству пьесы; но где же влечение сердца! Иначе она не осталась бы недеятельною. Чем не пожертвует человек, когда любит? А по ней даже и не заметили нашей привязанности. Любил я один. Один я видел только ее. Сверх всего, мы лишены важного преимущества: у нас права личные, они все это знали.
Таня не делит предрассудков толпы, посмотри на нее, мой Диомид, узнай ее и скажи, буду ли я с нею счастлив. Если ты скажешь -- нет, значит я не рожден для счастья. Нет, Диомид, не повторяй мне беспрестанно имени Анастасии: зачем мне вспоминать о ней, когда люблю другую? Иногда мне кажется, что чувства мои делятся между ними, а я и из воображения моего должен удалить ее, ты же напоминаешь. В Тане моей моя любовь и мое счастье..."
Далее Вадим пишет о делах и просит Диомида немедленно уничтожить это письмо.
Кончивши читать, я заплакала и взволнованным голосом сказала:
-- Ну что ж, любит другую, пускай любит, он свободен. Завтра же напишу ему, что счастью его мешать не стану.
Диомид изумился и стал объяснять, что я не так поняла письмо Вадима.
-- Нет, Доша, -- возразила я, рыдая, -- не трудись объяснять напрасно. Когда любят одну, о другой не вспоминают; и зачем забывать, я не хочу и не стану никому заступать в жизнь, вытесняя. Между Вадимом и мной все кончено.
Диомид встревожился, клялся, что Вадим, кроме меня, никого не любит. Видя, что все напрасно, вышел из терпения, стал упрекать самого себя и в отчаянии сказал:
-- Боже мой! что я наделал! Неужели буду виною несчастия Вадима! Он просил уничтожить письмо, а я, уверенный в твоем благоразумии, в твоей привязанности к Вадиму, показал его тебе для того, чтобы между им, тобой и мною не лежало ничего тайного. А ты! что ты со мной делаешь!
У него навернулись на глазах слезы. Огорчение, тревога Диомида сколько тронули, столько же и перепуг гали меня. Я образумилась, выслушала объяснение, и все пришло в прежний порядок, только письма мои к Вадиму несколько времени были холоднее. Они вызвали с его стороны жаркие уверения.
Свободное копирование
