Через три дня после предложения, сделанного княжною, я уже ехала с нею в коляске в Нагорное. На рассвете коляска остановилась у довольно большого барского дома. Я спала, когда отстегнули кожаный фартук коляски. Холодный утренний воздух пахнул мне в лицо и разбудил меня. При бледно-фиолетовом освещении занимавшегося утра мы вошли в дом; княжна заботливо помогла мне раскутаться и рядом просторных комнат провела в чайную. В доме было все просто и все смотрело так же добродушно, как и сама княжна. Княжна была тогда в среднем возрасте, с чертами лица, выражавшими бесконечную доброту и снисходительность. Всем у нее жилось легко и свободно, так чувствовала себя у нее и я, и теперь, после многих лет, с благодарностию вспоминаю о времени, которое провела под ее покровительством.
В чайной нас встретила невысокого роста, уже не первой молодости девушка, с умным выражением лица и сдержанными манерами порядочного круга общества. Она была воспитанницею одного из родственников княжны и гостила у нее это лето.
-- Вот, Катенька, -- сказала княжна, обращаясь к ней, -- рекомендую тебе: племянница нашего друга Карла Карловича; полюби ее и займись, пожалуйста, ее устройством.
Катенька не только что полюбила меня, но все время, что я провела у княжны, обо мне заботилась и баловала меня.
Когда мы вошли в назначенную мне комнату, Катенька сказала:
-- Раздевайтесь и ложитесь в постель, я сяду подле вас и поговорим, пока вы напьетесь чаю, согреетесь и уснете. Еще очень рано; сон на заре самый приятный.
Я легла в постель, Катенька взяла кресло и поместилась подле меня у маленького столика, на который подали нам горячий чай.
Я сейчас поняла, какую нравственную власть могу иметь над Катенькой, и не замедлила воспользоваться ею, удержавши ее подле себя до тех пор, пока уснула.