На рождество меня взяли домой, да так и оставили до пансиона.
Дома я увидала новое лицо: румяного, веселого, лысого старичка, -- художника-живописца. Его привез откуда-то мой отец и с ним много картин, писанных масляными красками. Называли его Федором Ивановичем. После живописи главной заботой Федора Ивановича было сохранение и укрепление здоровья; для этого он считал первым условием веселое расположение духа, много движенья и простую, легко перевариваемую пищу. Часто утрами из его студии доносилась веселая плясовая песня; как только мы с братом это слышали, тотчас подкрадывались к его двери и сквозь скважинку дверного замка любовались, как он, отодвинувши в сторону мольберт и палитру, пляшет среди комнаты, выражая пантомимой содержание песни.
За обедом ему подавали каждый день гречневую кашу и овсяный кисель с молоком. Вечерами он просил мать мою сыграть на фортепьянах плясовую, и лишь только раздавалась песня:
Как у наших у ворот
Стоял девок хоровод, --
старый художник, напевая под музыку, щеголевато выступал на средину комнаты и жестом подавал мне знак к пляске. В ту же минуту, подпершись обеими руками, я становилась перед ним и, передернувши плечами, начинала выделывать па и фигуры русского танца, стараясь соответствовать мимике и всем приемам своего танцора. Но никогда Федор Иванович не был так неподражаемо хорош и весел, как на святках, в тюрбане, фольге, блестках, светлых бусах, в развевающейся длинной мантии, в таком замысловатом турецком костюме, какого, я думаю, ни одному турку в мире не приходилось и в глаза увидать.
Одна Катерина Петровна не жаловала художника за хлопоты с овсяным киселем и, смотря на нашу пляску, с досадой говаривала: "Ишь черт с младенцем".
В начале великого поста матушка поехала в Москву и меня взяла с собою. Мы отправились в большой кожаной кибитке, на наемной тройке -- в сопровождении Аннушки. На меня надели заячью шубку и укрыли платками до того, что я чуть не задохнулась. В Завидове мы ночевали; в Клину обедали у купца Воронкова, -- знакомого моим родителям, -- где угостили нас напропалую. Другую ночь провели в Подсолнечной, в доме помещиц Грязновых; на третий были в Москве, на Малой Бронной, во дворе дома княжны Анны Борисовны Мещерской. Мы подъехали к флигелю, в котором жила с своим семейством княгиня Марья Алексеевна Хованская.
Свободное копирование
