Младший из братьев, Иван Алексеевич, остался после родителей ребенком. Наружность его показывала большой, но едкий ум, холодную душу и стойкий характер. Воспитанный французом-гувернером, как сказывали, родственником Вольтера, он говорил правильнее по-французски, нежели по-русски, и не дочитал до конца ни одной русской книги. Услыхавши, что император Александр читал историю Карамзина, сам попробовал было прочитать ее, но с первых же страниц закрыл и не открывал больше никогда. Из русских литераторов он уважал только Державина и Крылова: первого за то, что написал стихи на смерть их дяди, князя Мещерского; второго за участие вместе с ним в дуэли Николая Николаевича Бахметьева, на которой он был секундантом.
Шестнадцати лет он вступил в Измайловский полк; оригинальным, сильным умом обратил на себя внимание великого князя Константина Павловича и приобрел его расположение до того, что великий князь нередко заезжал за ним на его квартиру и увозил его с собой разделять свои удовольствия, которые он одушевлял остроумием и любезностию. До конца дней своих Иван Алексеевич сохранил к цесаревичу глубокую преданность и благоговейное воспоминание как о нем, так и первой супруге его, великой княгине Анне Феодоровне. Иван Алексеевич служил недолго, он вышел в отставку капитаном гвардии; в начале нынешнего столетия уехал за границу, путешествовал из страны в страну и только в 1811 году возвратился в Россию.
Когда Петр Алексеевич находился в Петербурге, то довольно часто бывал в доме голландского посланника фон Сухтелена, там он видал молоденькую швейцарку, компаньонку дочерей посланника, стройную, высокую блондинку Шарлоту Христину Папст {Моя бабушка по матери. (Прим. Т. П. Пассек.)}; он влюбился в нее и увез ее в свое имение -- Тверской губернии, Корчевского уезда, село Новоселье, где обещал, по приезде в имение, обвенчаться с нею, и, конечно, не обвенчался; но, опасаясь, чтобы она не оставила его, уничтожил ее вид на жительство и другие бывшие у нее бумаги, вследствие чего она провела всю жизнь в России без всякого вида, сперва на поручительстве Петра Алексеевича, потом своих зятьев. За ней оставили имя Христины, а по Петру Алексеевичу назвали "Петровной"; так она и прозывалась до конца своей печальной жизни. Не зная другого языка, кроме французского и английского, в деревне она могла объясняться только через посредство Петра Алексеевича да француза-садовника Прово и его жены Елизаветы Ивановны.
