Яблочный запах загуляет по всей Волге до низов и верховий. Он проникает в клетушки вагонов, борется там с гарью угля и нефти.
Закопченный, облитый потом машинист высунется по пояс из своей кочегарки и распустит ноздри.
— Эх, Ванюша, хорошо как яблоками пахнет, — скажет паркишке-помощнику, протирающему колеса, и тот черномазый нос повернет к товарным вагонам и задышит.
Вот так Хлыновск! Вот так анис бархатный!
Август — это во всех ртах яблоки. Коровы, свиньи и птица домашняя жуют и клюют яблоки.
Волгой плывут они, пестрят и блестят зеленцой и красным. Ершозские яблоки — мельче наших. Видать, лодку или дощаник опрокинуло.
От убыли на Волге тошно делается. В местах, где, бывало, играли свежие струи, ныне вязкое дно, пахнет тиной и ленивая уснувшая гуща воды там,… И только фарватер Коренной сверлит и сучит песок и берега, работает добросовестно, стараясь за всю обезвоженную ширь.
Участятся маяки и баканы. Без конца тревожные свистки пароходов… — Се-емь, се-емь. Шесть с половиной… — угрожающе выкрикивает наметчик. — Стоп, — команда в машину. Зацарапает днищем… — Право руля… — команда боцману. Заворачивается пароход в поисках глубины… Крик в рупор: — Черти! Где, сволочи, бакан поставили?!
И так, покуда не послышится с наметки: «табак», только после этого утешения заработает снова машина и двинется вперед пароход.
— Пронесло, слава те, Господи, — радостно забормочут на нижней палубе, — не то объешься харчами весь, поколь до Астрахани доедешь.
— Знамо, — ответят ему, — а то у Синбирска почитай две сутки на песке сидели… Да.