Где-то в ноябре нас посадили на пароход, и мы отплыли на Камчатку. Я впервые оказался в море. Земля исчезла. Вокруг была только вода и низкое серое небо. Море. Я вспомнил Москву-реку или Клязьму, не спеша несущие свои воды среди зеленых лесистых берегов. Их вид успокаивал, настраивал на романтический лад, хотелось читать стихи. Море вызывало совсем иные ощущения. Бескрайняя могучая непредсказуемая стихия, в руках которой наш показавшийся мне вначале громадным корабль был всего лишь маленькой щепкой, случайно попавшей на ее поверхность. Оно казалось живым — все время двигалось, дышало, разговаривало о чем-то своем, играло нашим кораблем, легко перебрасывая его с волны на волну. И как бы в доказательство своей силы послало вдруг на палубу корабля одну из своих волн, которая легко оторвала мои ноги от палубы, и если бы я, оказавшись в горизонтальном положении, не успел ухватиться за поручни трапа, на котором стоял, это было бы моим последним ощущением жизни на этой планете. Я тут же спустился в трюм, а к двери люка уже бежал матрос, чтобы задраить его. Начинался шторм.
Неделю мы болтались в Тихом океане, прежде чем увидели землю. Я быстро привык к качке, и мне даже нравилась эта постоянная неустойчивость в пространстве. А непрекращающееся возникновение волн, на месте которых вдруг образовывалась впадина, просто завораживало и напоминало о вечном движении. Действительно, ведь в мире ничего нет неподвижного.
В общем, плавание протекало достаточно спокойно, если не считать периодических налетов американских самолетов-разведчиков, при появлении которых нас — солдат — тут же загоняли в трюмы. Для американцев наш пароход должен был выглядеть обычным грузовозом.
Свободное копирование
