Счастье кончилось вдруг. Ясным июньским воскресеньем никогда не выключавшийся репродуктор неожиданно сурово предупредил, что сейчас выступит товарищ Молотов.
— Это война! — испуганно и как-то растерянно сказала мама, устало опустившись на кушетку и будто пытаясь удержать руками внезапно возникшее задумчивое покачивание головы.
Помню, меня поразил мамин испуг. Я знал о борьбе в Испании. Всех, кто там побывал, называли героями. Затем — победа на Халхин-Голе. Наконец, совсем недавно — война с белофиннами; нас не остановила даже неприступная «линия Маннергейма»! Зачем же пугаться?
— Мы победим их, мама! — убежденно произнес я.
Мне было восемь лет. Я еще не знал, что такое — война.
Понял я, что это такое, после одной из бомбежек, когда, выбежав на улицу и увидев толпу у телеграфного столба, пробрался внутрь и рассмотрел заинтересовавший всех предмет. На земле валялся лоскут какой-то ткани, покрытый пылью, и вначале мне показалось, что это выброшенная кем-то грязная тряпка. И вдруг я различил узкую щеточку волос, расположенных полукругом. «Ресницы», — мелькнуло у меня в голове. И действительно, чуть выше я увидел бровь. Это был кусок кожи человеческого лица. А подняв голову кверху, я увидел и часть внутренностей, заброшенных ударной волной на электрические провода. Меня охватил ужас. «Неужели еще 10-15 минут назад все это было живым человеком? Он куда-то спешил, о чем-то думал… Какая бессмысленная, жестокая, варварская сила!» Но более всего меня поразила непоправимость содеянного и неотвратимость, неминуемость всего самого страшного, чего можно было ожидать впереди. «Зачем? Кому нужны эти разрушенные дома, потери близких, этот кусок кожи на земле и человеческие внутренности на электрических проводах?! Вот откуда мамин испуг!» Мама понимала эту неотвратимость!