Любищев. Дневник - 1

Петроград. 17 сентября 1918 года

19 час. 15 мин. веч

Настоящий дневник отнюдь не является продолжением того, который я вел в 1907–1913 годах и большая часть которого уничтожена. Здесь я не думаю вести, какой бы то ни было летописи и вряд ли уделю много места (если вообще буду уделять) изображению своих душевных переживаний. Скорее этот дневник можно считать продолжением рукописной тетради № 13, где у меня первоначально записывались только впечатления от прочитанных книг, а потом стал записывать и вообще приходящие в голову мысли. С годами я с удовольствием констатирую, что мыслей приходит все больше и больше; в момент их появления они настолько несистематизированы, что трудно бывает их отнести к какой-нибудь категории интересующих меня вопросов, но потом оказывается — из этих мыслей можно извлечь бывает кое-что ценное. Особенно полезной явилась для меня работа над составлением моего наброска «Механизм и витализм как рабочая гипотеза»; просматривая рукописную тетрадь № 12, я убедился, как много наблюдений, фактов и мыслей исчезло бы совершенно из памяти, если бы не было своевременно записано. Я и предполагаю сделать этот дневник таким местом, куда я буду заносить все приходящие в голову мысли. Конечно, потом придется их систематизировать, но я думаю, никогда не наступит такое время, чтобы у меня совершенно перевелись несистемные мысли.

Другим поводом к началу этого дневника послужило сознание того, что я уже приближаюсь к зрелому возрасту (через полтора года с несколькими днями мне будет тридцать лет) и что, если я хочу совершить то, о чем мечтаю, то необходима строгая планомерность и расчетливость в пользовании временем. Это уже выразилось в ведении особого дневника с 1 января 1916 года, где на каждый день (всего в двух-трех строчках) отмечается, как был использован этот день, а в конце месяца подводятся итоги. Я уже пробовал составлять сметы деятельности и, в общем, составление смет значительно увеличило мою работоспособность, в будущем же я надеюсь достигнуть значительно большего. В настоящем дневнике я намерен нарисовать программу деятельности на значительно больший промежуток времени, если не на всю жизнь, а затем устанавливать конкретные программы, положим, на каждое трехлетие.

Состояние мое на военной службе в канцелярии (с ноября 1915 года по март 1918) отнимало так много времени, что за эти два с половиной года я сделал чрезвычайно мало для совершенствования в своей науке. Только в минувшую зиму я несколько эмансипировался от служебных обязанностей и имел возможность посвящать время и своему делу. Зато с каким жаром я принялся за микроскоп, когда разделался с канцелярщиной. Никогда я не микроскопировал с большим удовольствием, чем за это время. Сейчас я совершенно убежден в несправедливости чрезвычайно распространенных взглядов (между прочим, Петражицкого), что оторванность от научной деятельности заглушает стремление к науке. По себе я убедился, что это совершенно неверно. Состоя на службе в Химическом Комитете, я испытывал сильнейшую потребность к научной деятельности, и эта потребность не уменьшалась, а все возрастала. Несмотря на то, что я не мог пожаловаться на плохие успехи на канцелярском поприще, я все время чувствовал, что в этой деятельности я не найду душевного удовлетворения (хотя способности к бюрократической карьере у меня имеются несомненные) и что переношу я ее только ввиду временного характера. С другой стороны, меня самого поразило, что сев после более чем трехлетнего перерыва за научную работу, я гораздо легче разбираюсь в постановке вопросов и нахожу гораздо больше интересного в препаратах, чем раньше. Очевидно, что способность разбираться в препаратах развивается совершенно независимо от упражнения, а упражнение дает только технический навык (в этом смысле я действительно разучился несколько пользоваться микроскопом, что даже раздавил несколько препаратов); приходится все время вспоминать Лейбница:

«аллес вас зих ситвикельт, ентвикельт зих аус сигенер крафт».

Все это придало мне большой бодрости и я в течение полугода, с 18 марта (день моего выхода со службы) нахожусь в самом радужном настроении, не омрачаемом никакими внешними событиями. Несомненная наличность во мне стремления к науке и то обстоятельство, что мои способности во всяком случае не уменьшились за время вынужденной оторванности от научной деятельности, утешает меня в довольно безотрадном настоящем — мне уже 28 лет, у меня всего две незначительных печатных работы и чрезвычайно мало познаний для преодоления тех задач, которые я поставил своей целью жизни.

Моей главной и основной задачей я считаю преодоление дарвинизма, т. е. создание естественной системы организмов, показывающей, что виды не являются изолированными продуктами случайных факторов, а находятся во вполне определенной идейной связи друг с другом. Эта естественная система должна иметь вид периодической системы и как периодическая система элементов не имеет непосредственно ничего общего с филогенией. Для установления такой системы необходимо отыскать нечто аналогичное атомным весам, что я думаю найти путем математического изучения кривых в строении организмов, не имеющих непосредственно функционального значения; сюда относятся сутурные линии аммонитов, форма спинных циррусов у филлодоцил и затем, может быть, разнообразная форма листьев.

Математические трудности этой работы, по-видимому, чрезвычайно значительны; тем с большей неприятностью приходится констатировать, что мой математический багаж весьма невелик, хотя приобретен солидно. Не считая мелких книжек, я основательно проштудировал пока только «Элементы высшей математики» Лоренца и «Аналитическую геометрию» Андреева. Литературу по данному вопросу мне уже удалось собрать, хотя к знакомству с ней приступить, еще не удалось.

Несомненно, что к исполнению этой главной задачи мне придется приступить вряд ли раньше, чем лет через пять, когда удастся солиднее заложить математический фундамент и ознакомиться с работами в этой области.

Близка к первой задаче и вторая, которую также придется разрешать, вероятно, математическим путем, вопрос о стиле организмов. «Атомный вес» вида должен явиться лейтмотивом всей организации вида и с этой точки зрения можно будет различать «стильные» и «нестильные» формы, смотря по тому, насколько строго проводится в организации вида подчинение одному принципу: понятие «нестильных» должно заменить собой понятия о декадансе видов, патологических видах и т. д.

Вообще я сейчас задаюсь целью написать со временем математическую биологию, в которой были бы соединены все попытки приложения математики к биологии. Уже имея ту литературу, которая мною собрана (и которая, конечно, чрезвычайно далека от полноты) можно видеть, какая грандиозная картина получится, если суметь осилить весь имеющийся материал, и наметить пути к математической обработке тех частей, которые еще ей не подвергались, но возможность математической трактовки которых очевидна. Наряду с первыми двумя областями, которые можно назвать математическим рассмотрением формы (на память можно назвать имена Науманна, Грабау, Меллера, Хабенихта, Гебхардта, сюда же вопросы, например, листорасположения, Швенденер, Итерсон и т. д.) много математических приложений дает физиология: вопросы нервного возбуждения — Лазарев, Нернст, Леб; экспериментальная психология (Вебер-Фехнер) и психология вообще (Гербардт, Година); теория мышечного раздражения, кривые роста (Робертсон); теория иммунитета (см. у Словцова); движения организмов, физиологическая оптика и акустика (Гельмгольц) и т. д. Наконец, видимо, далеко не исчерпанный интерес представляют работы Пирсона по вариационной статистике, так как современные статистики, как будто слишком мало обременены научным багажом и потому не способны формулировать глубоких проблем.

Сопоставление всех достигнутых результатов, мне думается, имело бы немаловажное значение, хотя бы потому, что привлекало бы внимание значительного числа математиков на эту область, которая для них недоступна из-за незнакомства с биологической литературой.

Установившаяся во мне перемена мировоззрения, заставила меня смотреть иными главами и на искусство; мне представляется вполне возможным создание объективной эстетики и, прежде всего в тех двух искусствах, которые всего более подвержены математической трактовке музыке и архитектуре. Искусство данного народа есть такой же расовый признак, как и чисто телесные особенности, и как на основании одной части тела можно восстановить весь образ, так по стилю одного искусства теоретически можно восстановить весь стиль другого искусства данного народа.

Имея в виду вести усиленные подготовительные работы по главным моим задачам, я в ближайшее время намерен выполнить две работы меньшего объема, хотя имеющие и самодовлеющий интерес. Первая, которою я занят в настоящее время — структура, гистогенез щетинок и архитектоника параподий у полихет. Несмотря на кажущуюся узость темы, мне представляется возможным подойти здесь к целому ряду биологических проблем (вопрос о наличии внеклеточных факторов в формообразовании, стиль, приложение теории Швендене к расположению щетинок, влияние ядра (так что без сожаления потрачу на нее два-три года, если только удастся справиться хотя бы с частью намеченных вопросов). Другой темой намечено изучение гистогенеза крылового рисунка у бабочек в связи с теорией Гебгардта. Этот вопрос мне знаком совсем понаслышке. Привлекает меня он потому, что если теория Гебгардта в том или ином смысле верна (я, почему-то, убежден в ее правдивости), то рисунок крыла и окраски можно будет свести на сравнительно ограниченное количество факторов. Изоляция этих факторов (может быть, экспериментальным путем на куколках во время метаморфоза) позволила бы их изучить в отдельности. Вопрос интересен тем, что упростив таким образом схему рисунка крыла можно было бы доказать, что и случаи миметизма являются действительно простыми случаями комбинации факторов (как думает Пюннет и др.) и этим уничтожить самую цитадель дарвинизма.

Кроме этих, чисто биологических работ, у меня имеются в проекте еще три темы:

1) Обоснование виталистической натурфилософии; после чтения статей Лосского и др., я (несмотря на возражения Гурвича) все более убеждаюсь, что я был прав, проводя в статье «Механизм и витализм, как рабочая гипотеза» мысль, что борьба витализма и механизма имеет аналогии и в других областях знания. По терминологии Лосского это, очевидно органическое и неорганическое мировоззрение. Мне представляется очень благородной задачей проследить борьбу обоих мировоззрений по всем отраслям знания, но, конечно, для этого необходима серьезная философская подготовка.

2) Университетский вопрос; у меня в голове давно вертится нечто вроде объяснительной записки к проекту университетского устава, и желание изложить ее на бумаге возникло с новой силой, когда мне пришлось ознакомиться с проектом устава, созданного Комиссариатом народного просвещения (этот проект несравненно выше проекта академической группы), но все не могу отыскать времени. Конечно, и эту работу выпускать в печать нужно только обдуманно, ознакомившись с положением дела в культурных странах Запада и Америки; конечно, с проектом устава я выступлю не раньше, чем буду иметь более или менее прочное имя в науке.

3) Сравнительное изучение биографий великих людей (набросок этой работы у меня есть на отдельных листах).

Установление определенных типов развития и кривых в творческой производительности.

Писал 2 часа.