Не люблю золотых украшений — они дешево смотрятся. Мне больше по душе теплый, чуть тусклый свет серебра. Но и серебряных украшений у меня совсем немного. И все же, когда мы с мужем надолго уезжаем из города — на отдых или в гости к сыну, я непременно увожу с собой свои драгоценности. Пишу это слово без кавычек, хотя речь идет не об украшениях, а всего лишь о документах — нет для меня более дорогих вещей на земле, чем эти четыре Справки о реабилитации. Разве что — здоровье моих близких: мужа, детей, внуков...
Четыре Справки о реабилитации: две о посмертной — папы и мамы, две наших — мужа и моя.
Сегодня, конечно, такими Справками никого не удивишь, мы уже хорошо знаем, что целыми семьями и родами в первую волну — в тридцатых, и во вторую — в конце сороковых — начале пятидесятых, истреблялись, выкорчевывались целые слои партийной и беспартийной интеллигенции, а также рабочих и крестьян, — тех, кто был нравственней, честней, правдивей других. Брали отцов, потом или одновременно матерей и взрослых детей. А через десятилетие и подросших детей.
Так что сегодня мало кого удивишь наличием в одной семье стольких Справок, в каждой из которых есть слова «за отсутствием состава преступления». И все же мне кажется, что в судьбе моей семьи, как в капле — океан, отразилось время. И именно это побудило меня взяться за свои записи. Но не только это.
8-го октября 1988 года по Центральному телевидению в передаче «Читательская конференция журнала «Литературное обозрение»» известный писатель-публицист и литературовед Юрий Карякин сказал: «Правда о себе в этом времени — наш долг и задача в оставшийся нам срок жизни». Я не успела записать его дословно, но за точность мысли — ручаюсь.
Меня спросят: так что же ты так поздно спохватилась — ведь уже опубликованы «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, «Черные камни» Анатолия Жигулина, записки о пережитом Льва Разгона и Георгия Жженова, «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского и многое, многое другое.
Один из честнейших поэтов нашего поколения, мой однокурсник и товарищ по Литературному институту, которого я потом выбрала себе Учителем и Командиром, Борис Слуцкий написал когда-то:
Несподручно писать
дневники.
Разговоры записывать
страшно.
Не останется — и ни строки.
Впрочем, это неважно.
Верю, музыкой передадут
вопль одухотворенного праха,
как был мир просквожен
и продут
бурей страха.
Эти стихи исчерпывающе точно передают состояние многих честных людей того страшного времени, имя которому — сталинщина.
