Перед Октябрьскими праздниками 1941 года в 295-ом запасном полку сформировался наш 199-й отдельный лыжный батальон. При приёме военной присяги перед строем батальона 7-го ноября 1941 года младший лейтенант - командир батальона в своей краткой речи перед нами сказал: «Товарищи красноармейцы! Вы принимаете военную присягу в такой день и в такое время, когда присяга обязывает вас защитить нашу Родину от врага! Гитлеровская Германия вероломно напала на нас! Наши упорно защищаются! Но наши силы недостаточны, чтобы удержать силу всей Европы! Мы с сегодняшнего дня и тысячи таких батальонов готовы идти в бой, дабы остановить и разбить врага! Разрешите вами принятую присягу считать клятвой! Мы с вами остановим фашистов, набьем им морду свиную, погоним назад и разобьем на их же земле!». Мы закричали «ура!», хотя сами еще не знали, что и как будет, но настроение было хорошее.
В этот день нам дали хороший обед: суп гороховый с мясом, гречневую кашу с мясом и даже компот с белым хлебом. Тут мы узнали, что нашим командиром будет младший лейтенант Жатько И.Р., бывший шахтер с Донбасса, участвовавший уже в каких-то боях на юге. Он невысокого роста, плотный, с приятным лицом, с добродушной улыбкой, идя, немного качается, но на ногах стоит крепко. Лишних разговоров не любит и видимо «солдафонства» тоже не любит.
Обучая солдат, он обращал больше внимание не на строевую подготовку, как некоторые новенькие лейтенанты, а на изучение оружия: отечественного и немецкого, финского и других сателлитов Гитлера, а также на ориентировку на местности, приспособление к местности, самозащите бойца.
Каждый боец должен быстро разобрать и собрать винтовку и автомат с закрытыми глазами; минимум за 20-25 метров точно бросить гранаты, быстро вырыть себе окоп; хорошо пользоваться компасом, ориентироваться в лесу ночью и днем; уметь оказать себе или товарищу первую помощь при ранении; уметь кратко докладывать и точно исполнять приказания, а так же пользоваться оружием врага, штыком, финкой, гранатами и подручными средствами. Осенью, когда еще снегу не было, он заставил сделать лыжню из соломы и учиться ходить на лыжах, не уставая.
В декабре 1941 года, когда выпал снег, в полку организовали соревнование на лыжах на 20 километров от Рикасихи до Молотовска и обратно. Мне на такое расстояние, как и большинству из полка, никогда не приходилось бегать. Туда я шел хорошо и легко, так как были без полной выкладки, только с винтовкой, а на обратном пути силы стали исходить. Многие, больше половины, вообще фактически вышли из «игры». Не доходя километров, пять, когда шло уже только несколько десятков человек, я совсем устал, но вдруг в Рикасихе заиграл духовой оркестр и мне стало хорошо, вроде открылось второе дыхание и я пошел быстро, обгоняя других, перед самым финишем у штаба полка, где гремела музыка и стояло начальство, я чуть не обогнал переднего.
Так я стал вторым лыжником в полку. Первый прошел 20 километров за 1 час 42 минуты, а я за 1 час 51 минуту. После нас остальные шли со временем 2 и более часа, а некоторые вернулись только к ужину. Подошли ко мне комбат и ком роты, похлопали по плечу и кому-то сказали: «Вот вам кандидат в полковой комитет комсомола, о чем вы спрашивали!». На третий день вызвали в штаб полка. На собрании «назначили» в состав полкового комитета комсомола и поручили помогать тем, кто плохо или вовсе не ходит на лыжах. Вся деятельность моя в комитете в этом и заключалась. Ротный или взводный часто при лыжной подготовке заставляли меня показывать, как лучше владеть лыжами, подниматься в горку, разворачиваться, спускаться с горок, отдыхать на ходу, приготовиться к стрельбе и т.п.
Когда пошли уже на фронт, Жатько, говорят, настоял на том, чтобы в Молотовске всех помыть в настоящей бане, дать чистое новое белье и заменить наше обмундирование, чтобы в случае чего солдаты были, как солдаты России.
Как-то в декабре, после небольших боев в тылах фашистских войск, (в Карелии сплошная оборона или линия фронта были не везде) остановились в бывших бараках лагерников, строивших железную дорогу с Архангельска на Мурманск, вернее, линии Обозерск - Беломорск, вдоль Онежской Губы. Днем к нам залетел немецкий самолет и стал обстреливать. Тут сгоряча наши открыли огонь по нему, вплоть до ТТ (Тульский Токарева – модель пистолета, находившаяся на вооружении Красной Армии), хотя был запрет стрелять из личного оружия по воздушным целям и в целях, говорят, маскировки; но комбат тут начал первым и мы палили все, и долго. В это же время около нас появился низко наш «кукурузник», крутился почти над елками и вдали видневшегося стога сена. Немец, не обращая вроде внимания на нашу стрельбу, гонялся за «кукурузником» и стрелял из пушек и пулеметов то по «ПО-2», то по нашему поселку. Вот «ПО-2» дал круг над нами и полетел к стогу сена, за которым виднелась крутая скала. Немец над нами - за ним. Наш круто свернул за стог, а немец не успел так круто свернуть и врезался в скалистый мыс. Наши сочли, что наши пули попали в немца, и поэтому он не сумел повернуть вслед за «кукурузником». «ПО-2» поднялся выше, помахал крылышками и улетел в наш тыл, очевидно радуясь, что жив.
Жатько сразу снарядил взвод и повел их к фашистскому самолету. Узнали, что фашисты, а их там 4 человека, разбились вдребезги. Мы захватили с собой трофеи: 3 пулемета с лентами, карты в планшетах, листы целлюлоида, часы самолетные и ручные и еще кое-какое обмундирование. Кто сбил самолет - не важно. Важно, что сбит, и пусть там валяются обломки, трупы, пушки. Все же наш летчик доконал немцев своим, видимо, умением летать. Когда в тылу врага под Кестингой обнаружила себя вторая рота, комбат здорово рассердился на ротного Михайлова, который, видимо, не доглядел за своими солдатами и фактически сорвал весь утвержденный план. Он грозил, что, как только вернемся, то передаст его в военный трибунал в месте с политруком и командирами взводов. Но так как батальон был разбит, из 636 человек осталось 24 в живых и не раненых, передавать материал было некому и некогда.
Комбат Жатько со своим связным и еще несколько красноармейцев из взвода управления выбирались так же, как мы с комиссаром, но вышли они позже нас на 2 дня. Когда ребята, после отдыха, стали рассказывать о своих похождениях, мы, хотя и видели немало, все же удивлялись. Оказывается, в окружении, в рукопашном бою, комбату разрывная пуля попала в рот, которой снесло почти все зубы, переломало челюсть, вроде боком через прорез рта в порядке чистки шарахнуло по губам, зубам и снесло, что попало на пути. И ребята его все были с ним.
Когда бой отодвинулся вправо, они пошли назад через финские посты и засады. Неоднократно, говорит Мастеннин, доходили до финнов вплотную и услышав мой финский разговор, с радостью встречали нас. Мы делали вид, что вроде бы пленных привели к ним в окопчики, а сами вдруг швырнем гранату, дадим пару-тройку очередей и тикать дальше, пока там не опомнились. Однажды вслед за нами бросили гранату, ту, что с деревянной ручкой. И комбат, увидев летящую гранату, сумел схватить и бросить её обратно. После взрыва уже никто не стрелял, и мы скрылись в лесу.
Расхваливая самоотверженность комбата, ребята еще много рассказывали, как у одних в окопе отобрали галеты и консервы, как случилось, что у них у всех автоматы «Суоми», а не наши. Говорят, наши автоматы без патронов ни чем не лучше, чем обыкновенный друг. Оказывается, ворвались они в неглубокую землянку, где были несколько офицеров и солдат, с помощью финской гранаты и одной, последней очередью (больше не было патронов) ликвидировали их, а автоматы с дисками и еще запас патронов присвоили себе. А свои автоматы оставили там.
Мастеннин же рассказал и о том, что однажды ночью не заметили впереди каверзно поставленную мину у смолистого пня, и сзади идущий задел проводок. Взрыв вытолкнул его за пень, но не ранил, а только временно оглушил. Им после этого пришлось бежать, пока одышка не заставила лечь. Но погони не было.
Вспомнили ребята и то, как помощник начальника штаба батальона остался умирать в одном шалашике. Ему осколком тяжело ранило ногу, аж нога крутится на коже. Но он отказался, чтобы его тащили, потребовал немного патронов к ТТ и велел быстро, уходить, пока, он в сознании и может прикрыть. Портупеей, как жгутом, затянул ногу выше колена и приготовился встретить врага и смерть с ТТ, а ребят прогнал от себя. А он был, говорят, сирота. Вырос в детдоме. Окончил военное училище и служил уже несколько лет, дослужился до старшего лейтенанта – ПНШ (помощник начальника штаба) батальона.
Вспомнили они о комбате и о боях за гору Наттавара, где помощник командира батольона Карабинков пошел на «кукушку» с пистолетом ТТ, но после первого же его выстрела «кукушка» влепила пулю ему в переносицу и он даже не успел ахнуть. Когда сообщили об этом Жатько, он выругался и обозвал Карабинкова дураком (посмертно). «Кто же на «кукушку» ходит с ТТ? Это все равно, что с детской рогаткой на медведя!». Жатько же имел с собой всегда винтовку со штыком. Он тут же взял свою трехлинейку, выследил «кукушку» и с первого же выстрела свалил с дерева.
Когда брали высоту 217, мы видели, как висел фриц-финн, привязанный со снайперской винтовкой, такой же, как у Жатько. Когда все вышли из окружения, то к приходу комбата мы уже были отдохнувшие и веселые, радовались, что живы, хотя за 3 километра еще гремел бой. Жатько даже мог говорить и спросил у комиссара: «Сколько наших вышло? Подожди еще несколько дней, может, кто выйдет! Потом при расформировке ребят в обиду не давай!». Его посадили в санитарку, он замурлыкал какую-то песню, и уехал.
