Колхозный хлеб почти целиком шел государству, и колхозники получали отбросы из-под триера при сортировке зерна. Ели торицу (мелкий горошек), белый мох, вересовые ягоды, но все же небольшая работящая семья могла, хотя бы скудно, питаться хлебом пополам с картошкой. Терли картошку своей работы терками, из натертой картошки после извлечения крахмала из отирков пекли хлеб, прибавляя шелуху льно-семени, мякину, отруби, белый мох. Весной перекапывали картофельные участки и; найдя в земле сгнивший картофель, промывали и извлекали крахмал.
Как ни тяжело было, но пришлось 2 своих детишек послать просить милостину у голодных колхозников, а как им было стыдно просить, а нам смотреть на приносимые ими крошечные кусочки хлеба, испеченные с примесью всяких отбросов, приходилось сушить их, а потом истолочь в порошок и вложить в какую-либо похлебку.
Двух сыновей я отправил в Архангельск, одного приняли в токарно-слесарную мастерскую, другого в игрушечную мастерскую. Две дочери устроились в няни. Осталось еще двое — дочь и сын 5 — 7 годов. Я занялся в свободное время делать из березы ложки, тогда самый необходимый товар — ложек нигде не было в продаже, плотили мне и молоком, а иногда и краюшку хлеба.
И удивительно. Люди все ночи сидят на собрании — решают свои текущие дела, а меня, как лишенца, никуда не беспокоят, куда-то меня готовят выслать. 5000 рублей налог не уплочен, зачтена корова и теленок. Вызывают в налоговую часть райисполкома, объявляют трехдневный срок уплаты, и как у злостного неплательщика продадут с торгов все хозяйство.
Я не мог воздержаться — заплакал навзрыд, просил обследовать мое хозяйство и убедиться, что мои дети с колхозников кусочки собирают, а дом принадлежит брату Карпову Василию Степановичу, а не мне. Я уже отдал в счет налога корову и теленка, и какая-то цифра из налога 5000 рублей должна быть вычтена. Сельсовет обследовал мое хозяйство и скинул налог ввиду очевидного доказательства несостоятельности хозяйства и принадлежности дома брату Василию.
Церковь на родине была закрыта, колокола сброшены и разбиты на мелкие части. Невыносимый был визг при разбивании колоколов. Скучно, тяжело было переживать такие чрезвычайные события.
Я решил идти на Пасху в Черевковскую церковь, услыхав, что там будут петь хором адм высланные, а они певчие. Один из них артист императорских театров контр-октава. Поразительно было пение, хотя трио — бас и два тенора. Даже приятно слышать один такой бархатный бас. Поразительно хорошо исполнили концерт Дегтярева: «Днесь всяка тварь веселится и радуется!»
Вокруг церкви на стенах зажжены фонари с буквами: «С сегодняшнего дня колокольный звон умолкнет навсегда». При входе в храм сделана трибуна, и с начала богослужения открыли митинг.
В день Пасхи утром в 9 часов открылось шествие по дороге, шли к церкви и везли на 4-х-колесной телеге посаженных рядом: в средине царь в короне, по бокам поп и кулак. Вместо оглобель к передней оси телеги приделаны длинные жерди, за которые тянут люди телегу, а на груди у них наклеены надписи: кулак, подкулачник, шептун, нытик. Процессия пришла на рыночную площадь, и открыли митинг.
Я сказал уже, что я, как лишенец, свободен был от всех колхозных собраний. В 34 году перед Пасхой была объявлена антипасхальная неделя. Учительство, члены сельсовета и актив обязаны были обойти все дома колхозников с разъяснением о Пасхе как суеверном пережитке старых некультурных людей, и чтобы Пасху ничем не отмечали: не украшали ничем своих квартир, не пекли ничего праздничного. В пасхальную ночь всем колхозникам выйти на субботник.
Я, как свободный, пошел в Ягрышскую церковь к Пасхальной утрени. В 12 часов ночи началась Пасхальная утреня, запели первую часть канона: «Воскресения день», и вдруг заиграла гармонь. Трое комсомольцев стоят на лавке с гармонью. Народ возмутился, но все были женщины-старушки. Колхозники все были на субботнике по вывозке на поле навоза. Священник вышел из алтаря и заявил, что он не может совершать богослужение, пойдемте, православные, из церкви. При выходе из церкви на крыльцо, пришли 2 человека — член райисполкома, председатель колхоза с трехметровой доской, отобрали у сторожа ключ и приколотили на двери церкви доску, и церковь закрылась навсегда.
В час ночи я пошел домой, народ весь на полях, возят навоз. Дальние колхозники не знают меня, и я без стеснения шел, а когда подошел на территорию своего колхоза, решил обойти колхозников в сторону кустарников и так прошел незамеченным. Подходя к своему дому, вижу соседа с топором в руках, я, говорит, в лесу сегодня вырубил 65 кольев. Так я встретил Пасху в 1934 году.
Свободное копирование
