На фото: Большая фотография: Талочка Анищенко, Сумы, 24.5.1927
Маленькая фотография: Наталия Анищенко через 20 лет – студентка Московского фармацевтического института, 1947 г.
Возвращаюсь к Архангельским. Софья Михайловна после развода с мужем поменяла комнату в его доме на две крохотные тоже в Богородском, неподалеку и переехала туда с детьми – Талочкой и Колей. Улица называлась (по бывшему домовладельцу) Шестаковсковской (д. 4, кв. 2). В 57-м ее переименовали в улицу Барболина. Этот Барболин – сокольнический трамвайщик – из разряда Добрыниных, Люсиков Лисиновых и т.д. – никому неизвестных большевиков, погибших во время революции в Москве и давших свои имена переназванным московским улицам. После застройки района в 1970-е гг. улица, на которой я родился и рос до семи лет, перестала существовать. Однако бессмертное имя Барболина не исчезло, а перекочевало в совсем другой район – на 4-ю Сокольническую. По иронии судьбы, на ту самую, где в 30-е года снимала комнату Галина Архангельская (она-то к этому времени уже умерла).
Дом на Шестаковсковской был не дом, а конструкция из двух бараков, расположенных буквой «Г». Стояли они «на земле», без фундамента, подпирались столбами под крышу, чтобы не упали. Зато была завалинка – насыпь из шлака, обитая тесом – для теплоты. Хотя особого тепла не было: всю зиму мне не разрешали ходить по полу (он был, как ледяной), с кровати – сразу на двор. Раньше в этих сараях располагался купеческий мучной склад, а после революции его поделили на комнатенки для семи семей (в нашей «палочке» от «Г» – 4, в другой – 3). Уборная была одна, вернее, две: одна для всех, а вторая – персональная, для сапожника Ивана Филатовича Павельева. Такая привилегия полагалась ему как инвалиду без двух ног. Ноги он потерял в войну, но не на войне: в 41-м во время зимнего голода в резиновых сапогах полез воровать морковь на совхозное поле, появился сторож, и пришлось И.Ф. целую ночь лежать в сапогах на снегу – обморожение и гангрена. А не лежал бы, так посадили б. С Филатычем мы были друзьями, и я, единственный на весь дом, имел право ходить в его персональный клозет. Это по большой нужде, а для малой была ива. Удивительное дело! Когда я через двадцать лет после нашего переезда, приехал в Богородское, то там не осталось не только дома и окружавших его деревьев, но и самой улицы – вразброс высились многоэтажки. А та самая ива стояла – цела и невредима.
На Шестаковской и обосновалась Софья Михайловна с детьми. Кое-что о ней я уже говорил в связи с Галиной, помощь которой была неоценима. И работали они поначалу вместе – машинистками в ВНИЛАМИ. Во время битвы под Москвой дочь Наталья 8 месяцев пробыла в эвакуации в Челябинске-15, а потом Галина забрала ее к себе на Опытную. С.М. осталась с сыном Николаем, служила машинисткой в милиции на Красносельской, потом рабочей на Сокольническом хлебозаводе. Жалование было грошовое, чтобы прокормить сына, она тайно выносила на груди куски теста. Однажды с этим тестом поймали на проходной – простили, но она чуть не умерла от позора. Умерла же С.М. чуть позже, в марте 45-го от рака печени, совсем немного не дожив до победы и до 45-ти лет. Скончалась на Опытной, там и погребена.
Свободное копирование
