Приобретя у Матюшкина принадлежавшую ему часть села Батыева, П.В. Колосов устроил там также шелковую фабрику, обративши крестьян в фабричных мастеровых, а землю, находившуюся на берегу Яузы в Москве, употребил для помещения на ней заведения для крашения шелка. Чем занималась эта земля ранее - ниоткуда не видно; из имеющихся документов известно лишь, что в самом начале XVIII столетия она принадлежала стольнику Ивану Петровичу Матюшкину.
Вслед за сказанной покупкой мой дед, так же как и братья его - старший Сергей и младший Василий, были переселены из Батыева в Москву; переселение это последовало в 1764 или 1765 году, как можно судить по исповедным росписям села Батыева за то время, так как в 1761 году половина села Батыева числилась по тем росписям еще за П.И. Матюшкиным, и в нем значился Иван Васильев с женой Феклой Степановой; при них дети: 1) Василий с женой Анной Матвеевой и детьми Платоном и Михайлой, 2) Сергей, 3) Егор и 4) Василий; в 1766 году (росписи за 1765 год не сохранилось) эта часть Батыева значилась уже за П.В. Колосовым, и в ней показан был Иван Васильев, вдовый, с семейством старшего сына Василия; тогда как остальных сыновей - Сергея, Егора и Василия младшего уже там не числилось, и в росписях за последующее время они не встречались.
Таким образом, дед мой был водворен на место, где мы поныне живем, с помещением его в красильню, при коей он первоначально считался в числе учеников, а впоследствии - красильным мастером.
Смерть прадеда моего Ивана Васильевича, как по исповедным росписям села Батыева судить можно, последовала в 1784 году (сведение это приводится на память вследствие утраты консисторской справки), начиная с 1785 года он в них не упоминается, а умер он, как я слышал от отца, в Москве, пришедши навестить моего деда, и погребен на Калитниковском (по тогдашнему названию "Покровском") кладбище. Более я не знаю о нем ничего.
О деде моем, Егоре Ивановиче, имею следующие понятия: роста он был среднего, сухощав, глаза имел серые, волосы на голове, бороде и усах темно-русые с проседью, был неграмотен (как это значится в документах о приписке его в купечество); носил он крестьянскую одежду, подпоясываясь кушаком, имел пристрастие к разным охотам, а именно: к травле медведей, для чего у него были собаки меделянской породы (помню рассказ отца о "Кричутке", ходившей на медведей и бывшей на цепи, как она однажды, сорвавшись и догнавши проходившего двором полицейского будочника, по нынешнему названию - городового, вырвала ему половину задней части, что причинило большие хлопоты), далее - к петушиному бою, в котором он принимал участие, наконец, к обучению птиц: канареек - пению под орган, что у него было доведено до большого совершенства, и скворцов -произношению различных фраз (я слышал рассказ, что однажды было кем-то сообщено генерал-губернатору, по тогдашнему названию - главнокомандующему, об имеющихся ученых канарейках; генерал-губернатор, заинтересовавшись этим, послал вызвать к себе деда для показания ему таких канареек; но дед, перепугавшись, отдал их безвозвратно посланным, лишь бы только не являться к начальству); такие охоты имели последствием сближение его с лицами разных слоев общества, имевших подобные же пристрастия: это видно и из того, что восприемниками детей его были разные посторонние лица из чиновного мира.
Во время моровой язвы дед был заражен этой болезнью, но выздоровел; я слышал по поводу этого, что когда образовывавшийся нарыв принимал красный цвет, то он не представлял опасности (такой нарыв был и у деда), и только когда он делался синим, то исход был уже смертельный.
Во время нашествия неприятеля в 1812 году он оставался в Москве.
Он умер 30 апреля 1821 года в 9 часов вечера, 76 лет от роду, бывши болен горячкой, полученной вследствие того, что он переночевал в нетопленом помещении; погребен он в Покровском монастыре, недалеко от главного храма (в 1-м разряде).
Когда дед мой вступил в брак, точных сведений нет по неимению церковных книг за все года, хотя из сохранившихся метрических книг и исповедных росписей Ильинской церкви и переписи, совершенной в 1774 году, видно, что в 1772 году он значился холостым, а в 1776 году уже женатым; жена же его Дарья Абрамовна в 1774 году показана еще незамужней; затем из сказанных метрических книг видно, что у него было много детей, из которых большинство умерло в младенчестве. Дети эти, по сохранившимся книгам, были следующие: 1) Евдокия, родившаяся 15 августа 1779 г.; 2) Пелагея, родившаяся 28 сентября 1780 г.; 3) Анастасия (в метрических книгах названа Анной), родившаяся 17 ноября 1781 г.; 4) Александр, родившийся 22 августа 1784 г.; 5) Александра, родившаяся 28 марта 1787 г. (умерла 14 июня того же года); 6) Петр, родившийся 28 июня 1788 г. (умер 8 июля того же года): 7) Александр, родившийся 22 августа 1789 г.; 8) Иван, родившийся 3 сентября 1792 г. (умер 23 сентября того же года); 9) Василий, родившийся 21 февраля 1794 г. (умер 2 марта того же года); 10) Иван, родившийся 24 мая 1795 г.; 11) Михаил, родившийся 29 октября 1798 г. (умер 25 ноября того же года). Из означенных детей умершие до 1789 года погребены на Семеновском, а следующие - на Покровском (ныне Калитниковском) кладбище. Так как метрических книг предшествующего 1779 году времени не сохранилось, то нет никаких сведений о том, не было ли детей, рожденных до 1779 года, тогда как по непрерывности рождения есть повод предполагать возможность их существования. Хотя относительно некоторых из поименованных детей нет указаний на время их смерти, но ввиду того, что в исповедных росписях встречаются лишь трое из них, можно безошибочно заключить, что прочие все померли вскоре после их рождения, не дождавшись даже времени составления таких росписей.
Из всех перечисленных детей к концу 1700-х годов оставались в живых лишь следующие трое:
1) Настасья Егоровна; она была в замужестве за приписанным в московское купечество в 1794 году из переславльзалесских купцов Григорием Федоровичем Кашинцевым (судя по исчезновению ее в 1799 году по исповедным росписям из Ильинского прихода, вступление ее в брак последовало в 1798 или начале 1799 года); она овдовела в скором времени и проживала в нашем доме до самой смерти, последовавшей от водяной 1 апреля 1818 года; погребена она на Калитниковском кладбище. Я помню ее хорошо: она была среднего роста, имела суровый вид, носила на голове повязку. Из исповедных росписей, записей в метрических книгах рождения и смерти детей ее и из сведений Купеческой управы видно, что в период времен 1802 - 1809 гг. она вместе с мужем и детьми жила в доме Колосовых; когда умер муж ее - неизвестно, но с 1801 года они были причислены в мещане; дети ее проживали в нашем доме и в позднейшее после того время; они были в расстроенном положении; из них старший Василий Григорьевич, холостой, родившийся, судя по исповедным росписям, в конце 1798 или начале 1799 года, пропал безвестно, и в конце апреля 1849 года (состоявший в то время при полиции серпуховской части в должности добросовестного свидетеля передавал, что при вынутии из Москвы-реки мертвого тела он заметил в последнем сходство с В.Г. Кашинцевым); младший же Иван Григорьевич, женатый, родившийся приблизительно в 1801 году, был в последнее время жизни почтальоном и умер 18 апреля 1840 г. в больнице от чахотки.
2) Александр Егорович большой (мой дядя): по приметам значащийся в сведениях о приписке в купечество, он был роста среднего (он был, как говорили, одинакового роста с моим отцом, а отец был роста довольно высокого), лицом смугл, сухощав, имел глаза карие, волосы на голове темно-русые, бороду и усы брил. Как старший брат, он имел в производившихся делах первенствующее значение, находясь в непосредственных сношениях с фабрикантами; поэтому распоряжался самостоятельно имевшимися средствами, притом располагал широким знакомством в различных слоях общества; его пристрастием была охота; жизнь вел он неправильную, причем был характера буйного, деньги тратил без разбору - было много лиц разного рода, пользовавшихся от него займами без отдачи; в течение последних 9 лет жизни он был в параличном состоянии, будучи поражен в бытность его на охоте в Кутузове; поэтому во все это время он не владел рукой и ногой, имел перекошенные глаза и ходил с костылем; в комнате, которую он занимал (возле моего нынешнего кабинета), оставалось у нас долгое время так называемое вольтеровское кресло, в котором он сидел; затем имеется до сих пор электрическая машина, употреблявшаяся для пользования его от болезни; так как он был, как я сказал, охотник, то у него был целая свора легавых собак; на память о нем сохранилось у нас до сего времени 3 ружья, в числе коих одно двуствольное с резным ложем и оправой из червонного золота, охотничий кинжал и рожок (для нюхательного табаку) из клешни морского рака; грамотностью он не отличался, судя по имеющимся писаниям его, хотя служил, по выбору, в словесном суде при полицейском частном доме; был он также, как пришлось услыхать недавно от Ильинского священника, некоторое время церковным старостой (когда - не знаю, так как никогда о том ранее не слыхал и никаких следов этого не вижу); женат он не был; умер 30 августа 1833 г. в 11 часов утра и погребен в Покровском монастыре рядом с моим дедом.
3) Александр Егорович меньшой (родившийся 22 августа 1789 г. по утру - мой отец); по метрическим книгам Ильинской церкви видно, что при крещении его восприемниками были: московской управы благочиния майор Иван Федорович Птицын и тульского наместничества секретаря Ивана Михайловича Кавелина жена Дарья Михайловна. И.Ф. Птицын был сын московского 1-й гильдии купца Федора Ивановича Птицына, значительного по тому времени торговца, имевшего дом в приходе Алексия митр, за Яузой; я слыхал от отца, что он был с дедом в доме Птицына, у которого обстановка была, говоря языком того времени, барская - прислуга была в чулках, знакомство с ним деда моего (а Птицын крестил у него нескольких детой) происходило вследствие какой-то общей охоты кажется, петушиной; о крестной матери отца я от него никогда ничего не слыхивал.
