Зима 1831-1832 года посреди прилежных утренних занятий и живых вечерних развлечений прошла так быстро, что наступил апрель как бы неожиданно. Тогда русские начали разъезжаться, и я решился хотя заглянуть в Париж.
При этом переезде случились со мною два довольно забавные приключения. При въезде во Францию и при предъявлении на границе моего русского паспорта меня приняли, не знаю почему, за поляка, ищущего убежища во Франции после взятия Варшавы русскими. Французский пограничный чиновник, с свойственною его нации emphase [напыщенностью (фр.)], приложа руку к козырьку, отвесил мне следующую фразу: "Trop heureux, Monsieur, de recevoir chez nous les glorieux restes de l'heroi'que nation polonaise" ["Очень счастлив, месье, принять у нас славные остатки героической польской нации" (фр.)], и без осмотра пропустил мои вещи.
Другой случай был еще забавнее. Приезжаю я в Лион, останавливаюсь в гостинице и иду обедать за table d'hote [общий стол (фр.)]. Вижу, что шампанское льется рекою и пьют за здоровье кн. Ливена, "перешедшего из русской армии в ряды свободолюбивой Польши". Не замедлили и мне предложить шампанского, но я от него отказался. Тогда французы с криком обращаются ко мне: "Comment, Monsieur, vous ne voulez pas boire a la sante du prince de Liven, qui, des rangs de l'armee russe, a passe dans ceux de l'heroi'que nation polonaise?" ["Как, месье, вы не хотите выпить за здоровье князя Ливена, который из рядов русской армии перешел в ряды армии героической польской нации?" (фр.)] Я отвечаю им: "Je ne bois pas a la sante d'imposteurs. Je connais tous les princes Liven, et je sais qu'aucun d'eux n'a deserte les rangs de l'armee russe" ["Я не пью за здоровье самозванцев. Я знаю всех князей Ливенов и не знаю никого из них, кто дезертировал бы из рядов русской армии" (фр.)]. Поднимается страшный крик; подходят ко мне с разными угрожающими речами и ухватками; но в это время выдававший себя за князя Ливена скрывается. Французы вскоре это замечают, и бокалы шампанского поднимаются уже в честь мне. Этот случай на другой же день был рассказан в лионских журналах, и этот рассказ перепечатан в парижских газетах.
Как Париж в то время был для русских запрещенным плодом и как я тогда числился на службе по Министерству иностранных дел, то по приезде в Париж я счел долгом немедленно явиться к нашему послу графу Поццо ди Борго и сказать ему, что я только проездом в Лондон и останусь в Париже не более трех дней. Посол принял меня очень любезно, позвал меня к себе обедать и сказал, что я могу здесь оставаться столько времени, сколько мне угодно. Я очень обрадовался этому позволению и решился пожить в Париже сколько возможно.
В продолжение моего пребывания в Париже я часто был приглашен на обед к гр. Поццо ди Борго, и его беседы за столом и в послеобеденное время были чрезвычайно интересны. Он вовсе не был закупоренным дипломатом и говорил обо всем весьма свободно и охотно; ум его был столько же жив, сколько и глубок; и эти беседы могли считаться почти лекциями о современных событиях. Как этот государственный человек выше Нессельроде и комп(ании).
Имевши письмо от Росси к герцогу Броли, я не замедлил к нему отправиться. Он пригласил меня к себе на вечера по четвергам. Тут в первый же вечер я познакомился с Гизо, Кузенем, Вилменем, Мишле и другими замечательными людьми. Тут также впоследствии я познакомился с молодым Тиером. Эти вечера были для меня так интересны, что я не пропускал из них ни одного и уходил домой одним из последних. Черноволосый, с пламенными глазами и увлекательною речью Кузен, всегда спокойный, рассудительный и красноречивый Гизо и живой, многоречивый и разнообразием своих сведений поражающий Тиер были для меня особенно интересны, и я старался их всего более слушать. Сам хозяин дома был человек высокого ума, пользовался большим авторитетом в обществе и принимал гостей чрезвычайно любезно. На этих вечерах не было дам, и все чувствовали себя как дома.
Свободное копирование
