Продолговатая зала со столами в два ряда, расположенными покоем по наружной стене и примыкающим к ней двум внутренним. В середине третьей внутренней - профессорский стол со стулом. Таково расположение Богословского класса. Мы уселись. Приходит ректор и вслед за обычною молитвой тихим голосом дает вопрос, ни к кому не обращаясь: "Что такое Богословие?" Это было первое его слово к нам, как учителя к ученикам.
- Что такое Богословие? - повторяет он, немного возвысив голос. - Ты!
И ректор пальцем указывает на ученика.
- Что такое Богословие?
Ученик молчит, но можно сказать, что прежде, нежели успел он замолчать, уже ректор обращается к другому, затем к третьему:
- Ну, говори, здесь пришли не дремать, а дело делать: что такое Богословие?
- Богословие происходит от слов Бог и слово, - отвечает, наконец, один.
- Бог и слово! - одобрительно повторяет ректор. - Что же это: слово Бога к человеку иль о человеке, или слово человека к Богу или о Боге?
И прежде, нежели успел задумавшийся ученик ответить, он уже обращается к другому, повторяя вопрос.
- Слово человека к Богу или о Боге, - отвечает кто-то.
- Почему?
- Слово Бога к человеку и о человеке, - решается сказать один из поднятых.
- Почему? Отчего не слово человека к Богу или о Боге? Ты, ты, ты!
После многих таких обращений, вопросов, возражений профессор добивается объяснения, что слово Бога к человеку и о человеке - в Откровении, а слово человека к Богу есть молитва, Богословие же есть слово человека о Боге. Анализ кончен. Все "ты" и "ты", несколько раз поднятые, несколько раз посаженные, получили позволение садиться окончательно. Начался синтез.
Кратко повторяется все то, что добыто перекрестными вопросами и ответами. И объясняя это, ректор все ходит; скажет, пройдет два шага, обернется мгновенно в другую сторону и снова с усиливающимся жаром повторит сказанное.
Так прошел весь первый класс, все два часа, и мы едва переползли через "определение" науки. Пояснив, повторив, подтвердив, ректор еще не удовольствовался, но заставил кого-то снова резюмировать слышанное.
Второй урок был подобием первого; затем третий, четвертый и далее, тот же порядок: "Здесь пришли не дремать, а дело делать!" Урок, еще не пройденный, проходится первоначально в виде гадательных ответов, даваемых учениками; за ними следует изложение самого учителя, иногда повторенное изложением ученика.
Вместе со введением в Богословие нас принялся учить ректор и проповедничеству. Тотчас после поступления в Богословский класс нам всем уже назначено по проповеди. Но прежде чем писать самую проповедь, мы обязаны были подать ее "расположение", то есть существо и порядок мыслей, которые в ней будут изложены. Чрез несколько дней, когда часть "расположений" уже подана, класс начинался с их разбора.
- Архангельский, - по обыкновению тихим голосом начинает ректор, - мысли твоего расположения?
Архангельский или там какой Воздвиженский начинает:
- В приступе говорится то и то; затем в трактации излагается такая и такая мысль.
- Соколов, как ты находишь это расположение?
- Оно неправильно.
- Неправильно! А я скажу: правильно. Почему неправильно?
- У него члены деления совпадают.
- А что такое члены деления совпадают? Ты, ты... ты!
- Члены деления совмещаются, - отвечает кто-то.
- А что такое "совмещаются"?
- Нет, члены деления у меня не совмещаются, - отзывается проповедник.
- А он говорит - совмещаются! - живо откликается ректор. - Ты объясни: почему?
И так перетирал он нас каждый класс. Острые языки из нас говаривали, что если бы не постоянная обязанность быть наготове к ответу, то после первой четверти часа можно уснуть, с тем чтобы проснуться к концу класса и вновь услышать уже слышанное. Но я с глубоким благоговением вспоминаю об этом наставнике и истинном отце. Лично я и, может быть, многие узнали от него мало нового; содержание уроков было не обширно и не щеголяло глубокомыслием. Но ученики избавлены были от обязанности долбить учебник, хотя и не избавлялись от обязанности готовиться. Они надалбливались вдосталь в аудитории, а готовиться приходилось им, чтобы не мешкать ответом на вопрос, к следующему уроку, который будет разбираться завтра в классе. Выходя из аудитории, ученик уже знал твердо урок, не мог его не запомнить, заучивал тексты и не мог их не заучивать, потому что в каждом тексте, который приводится учебником, каждое слово прошло чрез ту же процедуру перекрестных вопросов и ответов, смыкаемых окончательным изложением учителя. Тетрадки учебника обращались в конспект, только напоминающий о слышанном и уже усвоенном. Ученики узнавали, пожалуй, и немногое, но знали твердо и знали почти одинаково отчетливо все, первые, как и последние. Какой великий плод и какое изумительное терпение учителя!
Свободное копирование
