Однако я опять вернусь к годам своего ученичества. Екатерину Васильевну я тоже считаю своим педагогом, хотя впрямую она меня, да и никого другого, не обучала. Считала, что педагогического таланта ей не дано. Однако в классе, на репетициях она рассыпала множество советов, мелких замечаний, "школьных", но очень важных. "Как бы ты высоко ни прыгнул, - говорила она, - если, приземляясь, "хлюпнешь", все впечатление от прыжка пропадет. И фиксируй позу, в которой летишь..." Или советовала: "Когда делаешь быстрые, мелкие заноски, руками плавно оттеняй их. Это трудно, но хорошо координирует движения".
Сама она занималась подолгу, по многу раз отделывала каждое па. Перед спектаклем особенно тщательно репетировала наиболее трудные части. В общем, работала часа по три в день. И потому, подобно Тихомирову, завидно длила свое творческое долголетие.
Оба они составляли в московском балете единодушное "академическое крыло". И если "акбалет" удалось сохранить от распада вопреки всем нападкам, то в этом немалая заслуга Гельцер и Тихомирова.
Теперь мне хотелось бы рассказать, какую пользу для себя я извлек, занимаясь в классе Тихомирова. Василий Дмитриевич был выдающимся педагогом. Около сорока лет он преподавал в Московском хореографическом училище, воспитав целую плеяду танцовщиков Большого театра - Волинина, Мордкина, братьев Смольцовых, Жукова, Гельцер, Кандаурову, Кригер, Абрамову, Подгорецкую...
Подобно петербургским педагогам, он обращал внимание на методологию. Он знал и умел расшифровать прием. Умел объяснить, почему не получается то или иное движение. Хотя, надо сказать, он не абсолютизировал "петербургскую школу", оставаясь приверженцем коренных московских традиций. "В Ленинграде, - говорил он, - они все работают четко, правильно, но сухо. Для сердца ничего нет". "Ну а Гердт? - спрашивал я. - А Иогансон? Как вели свои классы они?" "Иогансон, - отвечал Василий Дмитриевич, - был очень педантичный педагог, строго взыскивал "канон". Требовал, чтобы все танцевали чисто, на выворотных ногах. Заниматься с ним было полезно". Но, пожалуй, предпочтение Тихомиров отдавал все-таки классу Гердта, более танцевальному, изящному, даваемому во французской, что ли, манере. Я старался узнать у него, лучше тогда танцевали, чем сейчас, или хуже. Тихомиров отвечал: "Я бы не сказал, что хуже. Так же танцуют! А в общем, все зависит от способностей..."
Свой класс Тихомиров начинал иначе, чем ленинградцы. Он задавал у станка серию батманов, деми-плие, которые "разминали" подъемы, разогревали икроножные мышцы. А Ваганова, например, начинала урок с полного плие, что, на мой взгляд, давало сразу слишком большую нагрузку на колени и верхние мышцы ног. Ведь артист, когда подходит к станку, начинает машинально тянуть подъем, делает именно батман-тандю, а уж потом приседает. Тихомиров никогда не перегружал класс, считал, что лучше "недотанцевать". Одно лишнее движение может все испортить, и артист, как говорят в балете, "сядет на ноги".
И он же первый натолкнул меня на мысль, что для каждого урока нужна своя тема. Правда, Василий Дмитриевич вряд ли продумывал тему класса изо дня в день или на неделю. Он избирал ее, скорее, стихийно, но в построении комбинаций, основанных на каком-нибудь одном лейтдвижении, у него была необыкновенная логика и стройность. Иногда я видел: он задает такую комбинацию па, что сегодня, допустим, будет "кабриольный" класс - будут все виды прыжков на "кабриолях" - маленьких, средних, больших, двойных. И в разных ракурсах. Правда, Василий Дмитриевич импровизировал эти комбинации прямо в зале. Но сама по себе мысль о единой теме класса была золотой.
Свободное копирование
