Обойду ли молчанием общественную жизнь родного города в более обширных пределах, нежели приход?
Ее не было; но в том и дело. Когда в зрелом моем возрасте возникали и решались крупные вопросы, политические и социальные, вводились реформы, я за поверкой обращался, между прочим, в свои детские годы и искал там зачатков, развитие которых теперь совершалось предо мной, вопросов, на которые давался теперь ответ законодательством и печатью; я спрашивал об отношении, в каком находились к тем самым вопросам мои современники тридцатых годов. - Тщетно; я не находил никакого отношения, никаких запросов, никаких зачатков. Пред крестьянскою реформой, например, с трудом я вошел в мысль, что прекращение крепостных отношений должно произвести коренной, глубокий, всеобъемлющий переворот. Таково было недоумение, оставленное во мне средой, меня воспитавшею, несмотря на то что я несколько лет уже занимал кафедру, достаточно, между прочим, был знаком с политическими и социальными учениями, современными и прошлыми, не говоря об истории. Суждениями по многим вопросам и событиям внутренней политики я производил на приятелей, воспитавшихся в другой среде, впечатление "институтки"; употребляю это выражение, сказанное в те времена мне и обо мне одним известным России публицистом, которого не назову, но который вспомнит о своем отзыве, вызванном моею тогдашнею во многих отношениях наивностью.
Дело не во мне, разумеется. Существенна открывающаяся в этом полосатость общественного развития; именно полосатость, другого названия не приберу. Иное дело степень развития, иное - его характер, путь, которым оно идет, исходная точка, откуда движется. Иное - цвета радуги, один в другой переливающиеся от преломления лучей в однородной массе; иное - световые полосы, получаемые спектром от разносоставного тела. Такого рода полосы и в общественном сознании, именно в России. Для ясности укажу пример из моей же жизни, хотя из другого периода. Готовясь к Философскому классу, пробегал я между прочим тетрадки, по которым учился брат, и обрел трактат "De libertate" ("О свободе"). Там рассуждалось de libertate cogitandi, libertate dicendi, libertate agendi [о свободе мысли, свободе слова, свободе передвижения (лат.)] и доказывалось решительное право всякого на свободу мысли и слова. Это семинаристы учили и во всеуслышание исповедывали на публичных испытаниях во времена Аракчеева и Магницкого! Были ль они, при всем веровании в libertatem cogitandi и dicendi, либералами в том смысле, какого боялся Аракчеев или Шишков? Ничуть, и покойный Филарет спокойно слушал эти рассуждения, без опасений, что пред ним напрямки провозглашались принципы французской революции, тезисы известной "Declaration des droits de l'homme" ["Декларация прав человека" (фр.)]. Другой пример, в 1848 или 1849 году кто-то из петербургских мудрецов предложил запретить правила Василия Великого о монашестве, усматривая в них опасный коммунизм. Предложение Бутурлина вычеркнуть из молитвы Господней слова "Да приидет царствие Твое" я считаю басней, хотя о нем в свое время тоже говорили; но попытка к остракизму творений Василия Великого есть факт подлинный. Мы, до кого сомнение о Василии Великом отчасти касалось, не могли никак даже в толк взять: да чем же наконец грозит политическому порядку этот Учитель Церкви, один из "трех великих святителей"? В петербургском же мудреце опасение понятно, да и во всяком, кто бы взял творения Св. Отца вне исторической связи, вне места их в Церкви, а перешел к их чтению прямо от Фурье или Кабе. Вот наглядно два течения, идущие с разных точек, каждое своим руслом, и при встрече неизбежно возбуждающие взаимное о себе недоумение. Подробнее раскрывал я то явление некогда в рецензии на книгу "Странствия инока Парфения". Среди нас и с нами, говорил я, живет другой мир, нам незнакомый, с другим строем мысли, чуждым нам и непонятным, хотя лица эти известны нам, мы сталкивались с ними, говаривали, ведем с ними постоянные сношения. Но есть события, совершающиеся в этом, чужом для нас мире, которые нами не замечаются, не подозреваются в своем существовании, не узнаются, когда мы их и видим. Равно события и идеи нашего мира не замечаются и не понимаются этими людьми, среди нас живущими, но с мыслию, обонпол лежащею; совершенно в другом освещении представляется окружающее и нам и им. Это я и называю полосатым общественным развитием. Как быт живет в разных ярусах, так и мысль общественная течет разными струями одновременно, притом качественно разными, а не количественно; одна не есть степень другой. Невнимание к этому обстоятельству способно часто обмануть расчеты законодателя, обратить в ничто и даже во вред самые благонамеренные предначертания, и чем обширнее круг, ими обнимаемый, и чем они по-видимому основательнее теоретически, тем опаснее грозит разочарование.
Свободное копирование
