Моя жизнь в Ленинграде разбивается на два очень разных по продолжительности периода: первый совсем небольшой, около двух или трех лет (до войны); второй длительный, порядка 46 лет (после войны, до эмиграции в США).
В этом совсем небольшом разделе я попытаюсь вспомнить и рассказать о жизни в Ленинграде до войны. Помню, что я ходил в детский сад, а Лора была дома с бабушкой и дедушкой. Дело в том, что за детский сад надо было платить, а у мамы с папой такой возможности, по-видимому, не было. Лоре это было очень обидно, ведь ей приходилось скучать дома в то время, как я был среди других детей в детском саду. Лора решила сама устроить свои дела, раз этого не делают мама с папой. Однажды, когда мама пошла вечером за мной в детский сад, Лора увязалась за ней и в детском саду попросила заведующую (кажется, ее звали Верой Ивановной) взять в детский сад и ее. Вера Ивановна сказала, что она не против и спросила маму, почему Лору не приводят со мной. Мама пояснила, что у них нет столько денег, чтобы отводить в детский сад сразу обоих детей. Лора смотрела на заведующую так просительно, что в этой ситуации ей ничего не оставалось, как сказать маме: “Приводите Лору завтра. Мы ее так примем, без денег!”. Не знаю, как оно было на самом деле, но именно в таком виде я много раз слышал эту историю. То, что мы оба ходили в детский сад, причем в один и тот же, оказалось важным в начале войны. Но об этом расскажу в следующей главе.
Из предвоенных воспоминаний в памяти осталось посещение зоопарка, прогулки по городу. В Ленинграде мы жили на Загородном проспекте в доме 24, квартире 34. Квартира была большая, во всяком случае, по понятиям того времени и той страны. Дом этот большой, в нем было два двора, соединенных между собой высокой аркой. Квартира была на третьем этаже и находилась над этой аркой. Это очень важно, потому что зимой, хотя в квартире было тепло, но пол был обычно ледяной. Уже много позднее, когда я учился сначала в школе, а затем в институте, зимой я имел обыкновение относительно легко одеваться на улицу, но зато дома я занимался в валенках. Помню, как мама много раз говаривала, что я ненормальный: дома сижу в валенках, а когда иду на улицу, то снимаю их. В этой квартире было три комнаты: одна изолированная площадью около 20 квадратных метров; вторая изолированная площадью около 36 квадратных метров; третья проходная (через нее можно было пройти на кухню и далее из кухни в другие “места общего пользования”) площадью тоже около 36 квадратных метров.
О тех, кто тогда жил в первой комнате, я расскажу отдельно (думаю, что эта тема будет предметом небольшого раздела). Мы же все остальные жили в оставшихся двух комнатах. Перечислю этих “всех остальных”: бабушка с дедушкой, мама с папой, мной и Лорой, две мамины сестры (Аня и Миля), брат (Ося) и бабушкина сестра (тетя Софа). Как мы там все помещались, я теперь плохо понимаю. Но должен сказать, что в те времена это считалось неплохими жилищными условиями. Уже много лет спустя я прочитал воспоминания жены очень известного театрального и киноактера Николая Константиновича Черкасова, который еще в довоенные годы получил звание народного артиста и, как мне помнится, удостоился ордена, что в те времена бывало совсем нечасто. Имя его гремело по всей стране. Так вот, в воспоминаниях жены актера между прочим проскальзывает тот факт, что, несмотря на все титулы и награды, жили они в большой коммунальной квартире.
