5 мая, суббота. Обнинск. Все праздники были с В.С. в "Отрадном", санатории МК. Перешли и они на хозрасчет, поэтому берут очень дорого, по 12 с лишним рублей с человека. Мы были такими, кто платит, наверное, единственные. Аппарат еще получает всякие дотации и подкорм, все понаехали с детьми и тещами, но, полагаю, вскоре этих шальных денег у партии уже не будет. Все время порывались подсчитать -- сколько я заплатил за последние год партвзносов, и куда же эти деньги подевались. Я-то ведь вступал в партию, которая совершенствовала и организовывала народную жизнь по относительно справедливым законам. Что делать Кому все же верить После этих санаториев во мне впервые начал просыпаться гнев. Как хорошо кормится вокруг всего этого прислуга.
В пятницу был в СП на комиссии по литнаследству реабилитированных писателей. Шанталинский зачитал из личного дела Ставского. Например, письмо Ежову по поводу стихов Мандельштама. Автор, наверное, понимал, что это лояльное письмишко означало для поэта смерть! К письму прилагался литературный отзыв на эти стихи поэта-прозаика Павленко. Вот так куется литературное счастье. Гнев начал застить глаза. Я перебил Шанталинского и предложил посмертно исключить Ставского из СП. Кого же мы избирали и что это за структуры СП, кого они выращивали Ведь это особая корпорация творцов, а творчество подразумевает в том числе и терпимость. Я предложил свою меру посмертной ответственности, хотя был всегда против какого бы то ни было шевеления трупов. Пусть покойники тлеют в своих могилах. Но этот эпизод, быть может, один из самых за мою жизнь глубоко меня потрясших. По-моему, на мою реплику никто не обратил внимания. И правильно.
Продвигается роман. Говорил со Славой Шугаевым относительно нашей ассоциации непримкнувших и с А. Жуковым о вроде планируемом кем-то выдвижении меня на Госпремию. Он сказал: обязательно дадут. Но, боже, незачем мне этим заниматься! И палец о палец не стукну.